За окнами заметно потемнело, и девушка зажгла две свечи, взяла у меня свертки и принялась разворачивать их.

— Я принесу для вас тарелку, — все так же шепотом сказала она. — И чего-нибудь попить.

— Воды, — попросил я и уставился на деликатесы, которые, по моим расчетам, должны были послужить прекрасным ужином. Весь мой аппетит куда-то пропал. Линтон возвратилась с хрустальным бокалом прекрасной работы, но с треснувшим основанием, и с другой посудой.

— Присаживайтесь, — предложила она. — Вот, давай те я нарежу вам колбасу.

— Погоди. Скажи-ка мне сперва кое-что, — остановил я ее, заранее зная ответ. — Эти люди в той комнате — твои родители, не так ли?

Она кивнзула.

— А что у них будет на обед?

Линтон откровенно удивилась.

— Мы… у них есть еще немного хлеба, оставшегося со вчерашнего дня. А мама два дня назад сварила суп.

— Отнеси им вот это, — сказал я, кивнув на разложенную на столе снедь. — И вот еще. — Я достал из кармана серебряную монетку. — Если твой отец пьет вино, то пусть купит себе бутылку.

— Но… вы сами…

— Я внезапно вспомнил, что сегодня день одного из наших семейных богов, — не моргнув глазом солгал я. — Когда собираешься распутничать в такой день, то не стоит вызывать их гнев, учитывая при этом, что я много чего успел натворить в жизни.

Линтон застыла, не зная на что решиться.

— Шевелись, девочка, — мягко приказал я, и она повиновалась.

Я улегся на кровать, спрашивая себя, что же мне делать дальше. Она скоро возвратилась, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Мы благодарим вас, — сказала она. — Вы хороший человек.

— Нет, — возразил я, мотнув головой и стараясь, что бы в моем голосе не было слышно гнева. — Боюсь, что таких в наши дни совсем не осталось.

Она села на кровать и положила ладонь мне на бедро.

— Нет, они еще остались, — ласково сказала она, а потом встала и начала медленно расстегивать платье. — Я вам понравлюсь, — пообещала она. — Уверяю вас. Я сделаю все, что вы только пожелаете, и… и мне это тоже понравится. Все, что угодно.

Платье упало к ее ногам, и она переступила через него. Под платьем у нее оказался только крохотный лифчик; легкое движение пальцев — и он тоже мягко упал поверх платья. Ее обнаженное тело было еще совсем свежим, с маленькими грудями и чуть заметно курчавившимися волосами на лобке.

Мое орудие напружинилось так, что, казалось, могли лопнуть штаны. Это было… я не мог вспомнить, сколько же лет прошло с тех пор, как я в последний раз был с женщиной. Когда же?.. О великие боги, я занимался любовью с Алегрией в ту ночь, когда она умерла, давно и далеко, в заледеневших суэби Майсира. Странно, я был уверен в том, что воспоминания умерят мой пыл, но этого не произошло. Алегрия, самая большая любовь в моей жизни; Маран, моя бывшая жена; Амиэль Кальведон, которая любила нас обоих, — все они промелькнули в моей памяти, и я осознал, что с тех пор прошло очень много времени и воспоминания о них сейчас имеют надо мной не больше власти, чем любые другие.

Я очень хотел встать, скинуть свою крестьянскую одежду и овладеть этой девушкой, этой обнаженной женщиной, которая стояла, ожидая моих дальнейших действий.

Вместо этого я взял ее за руку и заставил сесть рядом с собой. Потом сам встал, подошел к моему мешку, вынул оттуда две обещанные серебряные монеты и добавил третью.

— Я один из тех, — обратился я к ней, — кому нравится разнообразие.

Линтон попыталась скрыть испуг, промелькнувший в ее взгляде, и нервно облизала губы.

— Я сказала: все, что угодно, и именно это имела в виду, — ответила она.

— Больше всего я люблю смотреть на спящих женщин, — сообщил я.

— Что?

— Когда я был мальчиком, — принялся я на ходу сочинять историю, — мне очень нравилось подсматривать сквозь дырку за соседской девушкой. Она была намного старше меня и, конечно, совершенно не обращала на меня внимания. Каждую ночь она готовилась отходить ко сну, расчесывала волосы — они были темными, как у тебя, — а потом ложилась, голая, и рассматривала что-то такое, чего я не видел. Возможно, это был портрет человека, в которого она была влюблена. Я не знаю. Затем ее глаза закрывались, и она засыпала.

— И вот это вы любите? Я кивнул.

— Вы даже не собираетесь что-нибудь делать… после того, как я засну?

Я покачал головой.

— Это… — она осеклась.

— Странно?

— Да.

— Зато мне это нравится. — Я вложил ей в ладонь монеты.

Я встал, подошел к стоявшему поблизости стулу и уселся. Девушка продолжала глядеть на меня, наверняка ожидая, что я вытащу хлыст или что-нибудь в этом роде, а затем поджала ноги и легла на спину.

— Может быть, вы хотите, чтобы я поиграла сама с собой?

— Нет.

Линтон еще несколько секунд лежала неподвижно.

— А что потом случилось с этой девушкой?

— Она убежала с солдатом, — сказал я. — Когда мне было всего лишь десять лет.

— Вы женаты?

— Да, — ответил я. — У меня трое ребятишек и четвертый на подходе.

— И вам все равно нравится…

— Да. Когда глаза у тебя закрыты.

Девушка промолчала, а я сидел неподвижно. Ее глаза открылись еще раз-другой; она посмотрела на меня, а потом веки плотно сомкнулись, дыхание стало ровным, но я все еще ждал. Потом она начала посапывать. Я укрыл ее одеялом, нашел среди кукол ту, которую, как мне показалось, девушка должна была особенно любить, и положил рядом с нею.

Я выпил воду из бокала, улегся скрючившись на полу, попытался подсчитать, сколько раз я за сегодняшний день свалял дурака, и вскоре тоже уснул.

Я всегда мог проснуться точно в то самое время, которое назначал себе. Вот и в этот раз я раскрыл глаза примерно за час до рассвета. Линтон крепко спала, прижимая к себе куклу, которая перебралась под одеяло.

Я решил еще раз свалять дурака и, вынув все золото, которое оказалось в кошельке Салопа, положил его на кровать рядом с нею. Потом я бесшумно покинул квартиру и вышел под моросящий утренний дождь.

— А могу ли я поинтересоваться, какое у вас ко мне дело? — спросил худой, чуть ли не изможденный человек, на носу которого с трудом держались большие очки.

— Вы покупаете драгоценные камни?

— Это написано на моей вывеске.

— У меня есть кое-что на продажу, — сказал я. — Наследство моего дяди. Он почти всю жизнь был солдатом, а на прошлой неделе умер.

Я вынул обломок меча Эрна и его усыпанный самоцветами кинжал. Конечно, история получалась гниловатая, но я не смог изобрести ничего лучше.