Артур же смотрел на Гая, и глаза его вновь горели.

— Мои отношения с Милдрэд — моя забота, сэр! Ваше дело — поддержать меня. И вы… вы — мой должник, Волк! Или вы забыли, как некогда я спас вас от казни? За все это время я ни разу не напомнил вам об этом, никогда ничего не просил. Теперь же прошу. Но… клянусь светлым именем Бога, если вы не проявите себя как друг… Я все равно поеду в Лондон. Не знаю, что меня там ждет без вашей помощи, но в одном я уверен: я больше никогда не назову вас своим другом и вы больше никогда меня не увидите.

Гай побледнел. Он и сам не ожидал, как больно ему станет от этих слов. Да и кто ему Артур? Никто. Но при мысли, что тот затаит обиду и они никогда не свидятся, Гаю показалось, что он может потерять кого-то бесконечно дорогого.

— Я подумаю, Артур. Дай мне время.

— Пару дней, не больше, сэр! — жестко процедил сквозь зубы Артур.

Гай никогда еще не видел его таким разъяренным.

Юноша резко повернулся, забрал у слуг шлем и быстро вышел из дома.

— Вот горячая голова! — молвил Рис, глядя ему вслед. — А вам бы, сэр, и впрямь стоило понять, что он не отступит и что только вы можете ему помочь. Да, Гро? — И валлиец потрепал по загривку своего маленького лохматого пса.

А через день в усадьбу Гая неожиданно прибыла аббатиса Бенедикта.

Рис как раз сидел на мосту над рекой и удил рыбу, когда дремавший подле него Гро вдруг встрепенулся, зашелся лаем, а потом, радостно поскуливая, помчался к приближающейся на муле аббатисе. Рис тоже поспешил навстречу, стал отвечать на вопросы. Да, они оба тут, и Гай, и Артур.

Правда, они увидели этих столь похожих мужчин, когда те, стоя у дверей конюшни, отчаянно ругались: Гай говорил, что хоть он, как и обещал, отдаст парню коня, Артур все равно никудышный наездник, а юноша уверял, что эти сведения давно устарели и на службе у Плантагенета он давно уже поднаторел в этой нехитрой науке. Причем юноша был в таком гневе, что даже отпихнул принявшегося скакать возле него пса.

— Отстань, Гро!

Но тут он обернулся и увидел Риса, ведущего под уздцы мула, на котором восседала аббатиса. Уставшая, в запыленной, помятой сутане, она так и просияла при взгляде на него и Гая. И хотя мужчины обрадовались ее приезду, они, будучи разгоряченными, просто молча смотрели, как она спешилась и идет к ним неуверенной после долгой поездки верхом походкой и протягивает руки. Лицо ее при этом было одновременно и счастливым, и мокрым от поливших его слез.

— Артур, мальчик мой! Гай!.. Хвала Небесам! Как же я рада вас видеть. Вас обоих!.. Вместе!..

Им пришлось поддержать ее, ибо казалось, что Бенедикта вот-вот упадет. Она почти повисла на них, рыдая и повторяя их имена.

Как же это было непохоже на всегда сдержанную и достойную настоятельницу Бенедикту! Несмотря на свое плотное телосложение, небольшой рост и грубые черты лица, она всегда умела держаться с таким достоинством, что казалась внушительной. Теперь же она походила на простолюдинку, которая не стыдилась проявлять чувства при людях, висла на мужчинах и даже голосила, подвывая. Они пытались ее успокоить, о чем-то спросить, но она то прятала опухшее от слез лицо на груди брата, то кидалась на шею своему любимому воспитаннику.

— Да что случилось, ради всего святого? — Гай даже слегка тряхнул сестру, заставляя ее опомниться.

Бенедикта подняла к нему лицо. Вся привлекательность их рода досталась именно ее брату Гаю, но у них были одинаково красивые глаза — темно-карие, почти черные, в обрамлении густых загнутых ресниц. Такие же глаза были и у Артура. И сейчас три пары почти одинаковых темных глаз по очереди смотрели друг на друга.

Наконец аббатиса сумела совладать с собой, вытерла краем черного монашеского покрывала глаза, поправила крест на белом апостольнике[13].

— Все в порядке, мои дорогие. Просто я долго пробыла в пути, устала и все такое…

Она действительно выглядела утомленной. Гай отвел ее в дом, но Бенедикта стала поклевывать носом, уже когда ела овсянку. Ее уложили тут же, на лавке у стены, так как отдельные покои имелись только у хозяина усадьбы и его супруги. Но Бенедикту не тревожили шум и голоса в усадьбе, и она сладко проспала до самого вечера.

Артур большую часть дня провел возле коня; он оглядел его, проехался, а когда поставил в стойло и прошел в дом, то оказалось, что Черный Волк с Бенедиктой покинули усадьбу. На вопрос, где они, Гвенллиан сухо ответила, что брату и сестре понадобилось переговорить наедине и они ушли, ибо к вечеру с лугов и пастбищ в дом сошлось немало народа.

В зале дома действительно было людно и дымно от пылавших в очагах поленьев; гости ели, разговаривали, по рукам ходил мех с медовухой, слышался перезвон арфы. Все это раздражало Гвенллиан. Ее горе, боль утраты никого, похоже, не волновали. Даже Гай с приездом Артура как будто ожил. А теперь еще и сестрица его пожаловала. И они покинули усадьбу, несмотря на то что к вечеру пошел дождь.

Леди Гвенллиан послала за ними служанку, но та вскоре вернулась, сообщив, что хозяин и преподобная мать все еще стоят на мостике над рекой. Причем шепотом сообщила хозяйке, что выглядят они как-то странно: господин словно бы опечален, даже склонил голову на плечо аббатисы, а она его утешает.

Гвенллиан закусила губу, а потом зло окликнула проходившего мимо ее хозяйского места Артура.

— Эй, ты! Что, твоя покровительница явилась уговаривать моего мужа, чтобы он выступил на собрании кантрефа и огласил тебя наследником? Слетелись хищники: сначала ты, потом эта святоша. Ишь как нацелились на наше добро!

Артур помрачнел. Неужели это та самая милая хохотушка Гвенллиан, которая ранее радовалась его приездам, и они вместе так забавно шутили?

— У вас еще будут дети, миледи, верьте в это. К тому же у Гая, как вы знаете, есть две внебрачные дочери, которым явно что-то перепадет от его щедрот, как бы вы ни стремились удержать в своих маленьких ручках ваше богатство. Я же на него не претендую. И я не родня Гаю.

Но тут на пороге появился сам Черный Волк, подошел и вопреки тому, что только что сказал его юной супруге Артур, стремительно обнял юношу.

— Мой мальчик… Мой… Артур.

Растерявшийся Артур только глядел через его плечо на искаженное гневом лицо Гвенллиан. Она резко отвернулась и ушла наверх, где громко стукнула дверью.

Но Артур, пораженный видом Гая, уже забыл о ней. А тот смотрел на него, как никогда ранее. Лицо его было взволнованным, грудь бурно вздымалась, а глаза, казалось, ощупывали лицо юноши, будто он впервые как следует его разглядел, будто хотел изучить и навсегда запомнить. И при этом… Артур был потрясен, заметив, что всегда такие холодные глаза Гая блестели слезой. Невероятно, Черный Волк плакал! А за ним стояла его сестра, нервно теребила в руках четки и тоже заливалась слезами.