Объект моего желания стоял рядом со мной, но я не собиралась с ходу раздавить его своей грубостью. Он трепетал от ужаса. Он вручил свою судьбу в мои руки, я чувствовала, как он потеет, ожидает худшего и заранее мирится с этим. Я могу пощупать его панику, помять ее в пальцах, попробовать на вкус и облизнуться. Я ощущала себя сильной, как лев, величественной, как инфанта в тюрбане. Жизнь показалась мне чудесной, еще бы, ведь я держала в руках трепещущую кроткую добычу, которая целиком принадлежала мне, растворялась во мне, для которой я стала явившейся из глубин ада любовью. Отныне моя жертва всегда будет платить за то, что я ее мучаю.

Потом я отведу девочку домой и с улыбкой сдам ее с рук на руки матери, которая скажет мне: спасибо, детка, ты очень меня выручаешь тем, что приглядываешь за Анник. Благодаря тебе я успела обойти все магазины. Анник, что ты молчишь? Скажи: до свидания и спасибо.

До свидания и спасибо. Только, знаете, придется немного поднять плату, потому что ваша дочка, ну, она совершенно не умеет себя вести, от нее буквально на минуту нельзя отвернуться. В общем, работенка еще та.

Я забирала ее каждую субботу, и каждую субботу изобретала все новые пытки, новые наказания. Я шла на наши свидания, как бесстыжий развратник идет на встречу с невинной барышней. Я заранее готовилась к ним, изобретала тысячи трюков. Я вся горела от едва сдерживаемого запретного удовольствия и находила особенное наслаждение в том, что тешила свой порок под маской милосердия.

— Эй, Анник, собирайся, малыш! Пойдем гулять! Повеселимся!

Ребенок с ужасом смотрел на меня, потом целовал мать и безропотно сдавался мне на милость.

Так, что там у нас с этим платком? Знаешь что, лучше всего тебе его съесть. Да-да, засунь его в рот, целиком, чтобы я тебя больше не слышала. Попробуй пикни у меня! Что зенки вылупила? Кто тебе разрешил на меня смотреть, а? В землю смотри, в землю! Следи, куда ногу ставишь, поняла? Зайдешь за линию, схлопочешь по морде! Вот уродина! Опять ревешь? Нюня! Ты хоть знаешь, на кого ты похожа? Страхолюдина! Давай, иди вперед, а то еще люди подумают, что я с тобой знакома!

С раздутыми щеками, уткнувшись носом в землю, она шла, обливаясь потом и слезами, но шла. Прогулка, называется! Но ни разу, ни разу она никому не проговорилась. Она меня так и не выдала.

Мы успели привыкнуть к состоятельному толстяку. И он к нам привык. Привык к своей откидной койке в подвале. К чекам, которые выписывал недрогнувшей рукой по первому требованию нашей матери. К своему положению земляного червя, созерцающего с балкона далекую звезду.

Он стал меньше следить за собой. Без конца подкладывал себе, жареной картошки, пил стаканами красное вино, с тяжким вздохом валился в кресло в гостиной, поддергивал брючину чуть ли не до колена и чесал ногу. Так он и сидел, одна нога в штанине, другая — голая. Белая, волосатая, в красных болячках. Мы, конечно, все это видели, но больше над ним не насмехались — он давал нам бабки. Мы звали его Дядей, он выучил наши имена, менял нам колесо у велосипеда, притаскивал на Новый год елку, дарил нам перочинные ножики, свечи и клубки бечевки, которые приносил из своего магазина, учил нас вязать морские узлы и пилить доски для постройки шалаша.

Время от времени он наряжался, сменив нейлоновую рубашку на красивую хлопковую, проводил по плешивому черепу расческой, втягивал под ремень живот и предлагал матери выпить шампанского, а потом отправиться ужинать в город. Иногда она отказывалась, но иногда соглашалась, и тогда они уходили вместе, она — высокая и элегантная, и он — семенивший рядом с ней. Допоздна они никогда не задерживались. Мы слышали, как хлопали дверцы его машины, потом раздавались шаги — ее, поднимавшейся наверх, и его — спускавшегося вниз, в подвал.

Так могло продолжаться очень долго.

Его звали Анри Арман. Он один воспитал сына — крупного парня, которому только что стукнуло двадцать четыре года и который учился на дантиста. Мадам Арман погибла, сбитая насмерть английским автобусом. Она переходила лондонскую улицу, торопясь к своему любимому, и плохо посмотрела по сторонам. Он никогда не говорил — Англия, но всегда — коварный Альбион. С таким мрачным и даже скорбным видом, что нечего было и думать в его присутствии затянуть какую-нибудь песенку из репертуара «Битлз» или «Стоунз». Он носил широкие колониальные шорты с вставками и белые льняные рубашки, курил трубку, которую называл «моя носогрейка», разгуливал в тирольской шляпе, толстых шерстяных носках и грубых ботинках со шнурками. Он много ходил пешком, уверенным упругим шагом, походкой человека, привыкшего править миром.

Именно эта его походка и соблазнила мою мать. В первый раз, когда он еще только поднимался по деревянным ступенькам нашего шале — Дядя в это время храпел в своем любимом кресле в гостиной, а мать пилила ногти, размышляя, каким лаком их покрыть — бесцветным или ярко-красным, — она подняла голову и зачарованно произнесла, обращаясь ко мне: «Ты слышишь этот шаг? Так ходит человек, который правит миром. — Я бы на твоем месте взяла бесцветный, — ответила я. — Красный простит. — Нет, ты прислушайся, какой шаг! Э-э, да он к нам! Давай-ка, быстренько убери тут все!» — Она закинула пилку подальше, а ногти спрятала за спину.

Анри Арман правил миром. Анри Арман был Большой Начальник. Анри Арман жил с нами по соседству и явился засвидетельствовать свое почтение. Он бросил недоуменный взгляд на Дядю, мирно посапывавшего в кресле. Она с видом школьницы лукаво подмигнула ему и увлекла за собой на балкон, шепча на ходу: «Это дальний родственник, я от него в шоке, но, знаете, семья…» Он снисходительно улыбнулся и договорил за нее: «Семья есть семья, не так ли?» Она засуетилась, предложила ему кофе, он стал отказываться — к чему утруждаться? — он ведь только так зашел, ах, да что вы, какие хлопоты, у меня «Нескафе», это одна минута… Ну, раз уж вы настаиваете… Хотя я ведь совсем не за этим зашел… Как, простите, вы сказали, вас зовут, я что-то не расслышала? Арман, Анри Арман… О, так это вы — предприятия «Арман», обалдело переспросила мать. Подумать только, она здесь, в своей «Таре», у подножья Альп, и вот он перед ней — прекрасный принц. Без обручального кольца. Это она проверила первым делом, еще до того как предлагать ему кофе.

Мы с сестрой и братьями присутствовали при их знакомстве с отчетливым ощущением катастрофы. У нас на глазах творилось худшее, что только можно себе вообразить, — явление на сцену Большого Начальника.

А мы-то считали себя в безопасности. Лето, Альпы, Хайди и ее дедушка, книжки и сугробы, ароматный чай с листьями иссопа, звяканье колокольчиков на овечьих шеях, когда молчаливые и сумрачные пастухи ведут стадо, подгоняя животных палками. Что он тут забыл? Большие Начальники должны отдыхать в Сен-Тропе, на своих яхтах, в окружении букетов гладиолусов и загорелых нимфеток. Они не любят карабкаться к заснеженным вершинам, окунаться в ледяные источники и набивать себе мозоли на ногах, гоняясь за ланями.

Но мы ошибались. На краткий миг нас охватило горячее желание разбудить Дядю, потрясти его за плечи и сказать: кончай дрыхнуть, Дядя, смотри, кто сюда явился, он уже запускает лапу в твой сундук с золотом, вставай, заправь рубашку в штаны, втяни живот, вставай и защити нас. Ты нам нужен, слышишь? Неужели так и будешь спокойно сидеть и переваривать свиной паштет и персики сорта Мельба, пока владелец предприятий «Арман» умыкает у тебя невесту?