Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указывает на своего папу, члена-корреспондента.
— Репетиторы, — сказал он.
Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов. Гений согласился.
— У меня хорошая кратковременная память, — признался он. — Я могу выдолбить наизусть, как стихи.
И он неожиданно начал читать на память:
— «Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других… Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит мой стих…» Это Тютчев. Это я понимаю… — с тоской сказал он.
И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
— Хотите еще? — спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений прочитал Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные мысли. Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер поэзии.
— А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиностроительного факультета? — спросил я.
— Папу там все знают. Они у него учились… Он считает, что стихи — это не занятие для человека.
— Что же мы будем делать?
— Нам главное — решить упражнения. К сессии я теорию выучу, — сказал Гений.
— Решения объяснять? — спросил я.
Гений страдальчески взглянул на меня.
— Я вам лучше стихи буду читать, — попросил он.
И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана и принялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
— «Не растравляй моей души воспоминанием былого; уж я привык грустить в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет все испытать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела…» Баратынский, — комментировал он. — Поэт первой половины прошлого века.
Надо сказать, у Гения был безукоризненный поэтический вкус. Таким образом, мы повышали уровень друг друга. Я рос гуманитарно, а Гений математически. Хотя правильнее будет сказать, что каждый из нас безуспешно пытался приобщить другого к недоступной ему красоте.
После стихов и интегралов я шел на машину и бился с «бесконечно подлым». Пока перевес был на его стороне.
Когда папы не было дома, Гений брал гитару и тихонько напевал мне романсы. Под романсы дело шло еще быстрее. Скоро я перерешал все интегралы из задачника, и Гений стал приносить мне другие, которые выдавал ему преподаватель в институте.
Таким образом мы провели с ним две недели по два часа на урок. Всего двенадцать занятий, или сутки чистого времени. Интегралы стали иссякать. Под конец мы всё чаще беседовали о жизни. Моя симпатия к Гению очень выросла. Я полюбил это детское существо с нежной поэтической душой. Одно я понял ясно: инженером Гений никогда не станет. Мне было непонятно, зачем он досиживает институт до конца, а родители гробят деньги на репетиторов.
Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
— Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, — сказал я.
— Понимаю, — сказал он.
На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интеграл с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный поединок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я за две недели гигантски повысил свой класс.
— Он сказал, что этот пример из Университета, — доложил Гений.
— Посмотрим! — бодро сказал я.
Гений запел «Выхожу один я на дорогу», а я приступил к интегралу. Я затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и обвел его жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то интеграл превратится в моего любимого «бесконечно подлого змея».
Почти не дыша, я проделал эту операцию.
У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, зависящая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка исчезла! Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
— Гений! — прошептал я.
— А? — отозвался Гений.
— Это я гений! Понимаешь?.. Я два месяца мучался с этим интегралом на работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
И мы с Гением спели вместе «Эх, раз! Еще раз!..» Оба были счастливы.
На шум прибежала мама Гения.
— Мама, мы все решили, — сказал Гений.
— Ах, я не знаю, как вас благодарить! — сказала мама и пригласила меня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
— Петр Николаевич, мне хотелось бы знать, какова ваша преподавательская ставка в час?
— Рубль, — подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее подходит.
— Ну что вы… Что вы… — забормотала она. — Нужно ценить свой труд.
Она достала из ящика письменного стола конверт, быстро отвернулась, проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагодарил и сунул его в карман.
Потом я прощался с Гением, с мамой, с членом-корреспондентом и собакой и вышел на лестничную площадку. В кармане шевелился конверт. Он мешал мне идти. Я вынул его и пересчитал деньги. В конверте было семьдесят два рубля. Таким образом я узнал, что моя преподавательская ставка составляет три рубля в час.
Но даже эта тихая радость не могла заслонить чудо расправы с «бесконечно подлым змеем».
В тот вечер я не пошел на машину, а понесся домой вносить исправления в программу. Я чувствовал, что победа близка. Голос Гения распевал во мне марши.
— Ничего удивительного! — сказал Чемогуров, когда узнал о моем достижении. — А ты думал, стихи — это так? Сотрясение воздуха? Они вдохновляют, вот что они делают! Скажи спасибо своему Гению.
Какое это было счастье! Кто его не испытал, тот не поймет.
Машина стала выдавать результаты. Я ходил к ней, как на праздник, начищенный, умытый и наглаженный. Я влюбился в нее, как Крылов в свою Вику. Машина превратилась в вежливое и понятливое существо. Кокетливо помигав лампочками, она печатала мне изотермы.
Изотермы появлялись на широком белом рулоне, который медленно выползал из АЦПУ. Они имели вид концентрических эллипсов. Эллипсы распускались, как бутоны роз. Я плясал возле АЦПУ и время от времени подбрасывал в устройство ввода новые исходные данные. Как дрова в печку.
За несколько дней я теоретически сварил лазером все возможные сочетания металлов, для любых толщин и конфигураций деталей. Вольфрам с титаном, титан с ванадием, сталь с латунью и тому подобное.