— Мужчин надо перевоспитывать, — сказала ей однажды подруга. — Они, если любят, все сделают, чтобы не потерять.

— Но если он заартачится? ~ сомневалась Наталья.

— Пустяки. Мужики склонны к великодушию. Каждую уступку жене они записывают в мысленный список: вот какой я хороший. И потом радуются...

Но жена встретила неожиданное сопротивление. Андрей не был ни флегматиком, ни тем более «тряпкой», как порой в раздражении называла его Наташа. Поэтому он, неожиданно для нее, но абсолютно естественно для себя самого уехал в страну овсянки и Шерлока Холмса. Исправно присылал деньги на содержание жены и ребенка, но нисколько не интересовался мнением Натальи по поводу своего поступка.

После возвращения он не заметил в жене никаких существенных изменений. Теперь она устраивала лесопилку уже за все подряд. Корила, что он зарабатывает мень-ше, чем до стажировки. Андрей потерпел какое-то время ради дочки, подумал, да и развелся.

Так что он был теперь совершенно свободным мужчиной с определенным жизненным опытом. И точно знал, что ему никогда не понравится дама ленивая, мелочная, без собственной наполненной и интересной жизни — в общем, знал, чего не хочет. А чего он хотел, не мог четко сформулировать. Просто верил, что та, которая ему нужна, когда-нибудь появится.

Если бы кто-нибудь попросил Веру Алексеевну Лученко написать советы курортникам, допустим, как лучше всего устраиваться на квартиру в незнакомом городе, — она бы, скорее всего, пожала плечами. И ответила бы в том смысле, что сама не знает, как это лучше сделать. На самом же деле у нее по этой части был некий особый дар.

После того как вся компания рассталась на вокзале и ветеринар отправился к армейскому другу, Верино семейство осталось на перроне. На дворе стояла середина августа, то есть самый сезон, и к курортникам то и дело подходили местные квартировладельцы, чтобы предложить свои услуги. Некоторые просто стояли и нараспев гнусавили: «Ква-а-артира, ква-артира у моря». Новичок Кирилл кидался к каждому как к последнему прибежищу. Он выслушивал, расспрашивал, выяснял цену, затем подходил к Ольге и теще, чтобы обрадовать — нашел! Но слышал такой ответ:

— Нам туда не надо.

Причем никто не удосуживался ему даже объяснить, почему, собственно, этот вариант не подходит. В конце концов Кирилл надулся.

— Кирюша, котик! Не обижайся ты на нас! — повисла на нем Оля. И тут же добавила, понижая голос: — Понимаешь, у нашей мамы есть такая способность: она точно знает, куда нужно идти, а куда ни в коем Случае нельзя.

— Это как же?

— Ты у меня такой дотошный, просто прелесть! Ну как тебе объяснить? Вот, например, ты можешь определить, играя в шахматы со слабым партнером, на каком примерно ходу ты у него выиграешь?

-- Скорее, могу определить исход партии.

— Ну вот! А мама точно так же может определить, на какую квартиру нужно соглашаться, а где жить будет плохо, неудобно, некомфортно.

— Если уж ты сравниваешь эту способность мамы и шахматы, то я как шахматист вижу на доске все фигуры, знаю, как они могут ходить. В конце концов, в шахматах, как в любой другой игре, существуют правила. А здесь? Какие-то бабульки, сдающие квартиры курортникам. Они друг на друга похожи, словно китайцы. Квартиры мы, стоя на перроне вокзала, не видим, и условий, какие они нам могут предоставить, не знаем. Это, скорее, уравнение со всеми на свете неизвестными, а не шахматная партия.

В этот момент к дочке с зятем подошла Вера. Она отводила в сторонку Пая, чтоб он после долгой поездки мог отметить все ближайшие кустики.

— О чем речь?

— О том, где мы будем жить, — ответил Кирилл, поглядывая на тещу со смешанным чувством ожидания чуда и недоверия.

Вера кивнула головой:

— Вон стоит пожилая дама в очках с сильными диоптриями, Давайте подойдем к ней.

Они приблизились к женщине в очках с толстыми стеклами, из-за них смотрели выцветшие рассеянные глаза. Дама спросила:

— Вам нужна квартира?

— Да, мы хотели бы снять отдельную квартиру, в центре, недалеко от моря.

— Моя как раз рядом, здесь, за углом.

— У нас собака... Вы как относитесь к братьям нашим меньшим?

— Какой красавец! Это мальчик? А как его зовут?

— Пай.

— Я люблю собак. Кошек не люблю. Вернее, я к ним равнодушна. А собаки, они мне нравятся даже больше людей. Они так преданны!

— А сколько вы берете?

— Десять долларов с человека в сутки, -- сказала женщина. — А вы на сколько дней к нам?

— На пару недель, — сказала Вера, — но, пожалуй, для нас это немного дороговато.

— А... — хотел было встрять Кирилл, но Оля дернула его за локоть.

Дама с толстыми стеклами в очках сказала:

— Знаете что? У вас дети такие славные и молоденькие, как школьники, так что сойдут за одного человека. Двадцать долларов в сутки за всех, подойдет? — Она внезапно лукаво улыбнулась и добавила: — Включая собачку.

— Ну, если «включая собачку», то мы согласны! — обрадовалась Вера, а Ольга за спиной квартирной хозяйки показала Кириллу большой палец.

— Так что отдыхайте сколько угодно. Прошу за мной. — Почтенная дама поправила толстую оправу и неспешной походкой, с прямой спиной, направилась в сторону зеленого сквера, где облокотился о каменную изгородь бронзовый Пушкин.

На такую цену примерно и рассчитывали наши курортники. Вера посмотрела на своих детей и удовлетворенно резюмировала:

— Пошли.

— Откуда мам-Вера знает, что нам у старухи будет хорошо? — прошептал Кирилл на ухо Ольге.

И тут же получил отповедь от дамы в очках.

— Никакая я не старуха. Мне всего семьдесят четыре года, к вашему сведению. И потом, молодой человек, я хоть плохо вижу, но слух у меня — отменный.

— Получил! — улыбнулась Вера.

— Извините, — прошептал, густо краснея, Кирилл.

«Никакая не старуха» повела приезжих сквозь водоворот кипящей жизни — приморский бульвар. Здесь, как и в каждом приморском городе, проходило главное южное дефиле: днем распаренное и разнеженное солнцем, скорее полураздетое, чем полуодетое, деловито спешащее на пляж и с пляжа; вечером — неторопливо фланирующее, демонстрирующее наряды. Суетясь и хлопоча, как группы чаек, это многоязыкое, по-курортному яркое, загорелое, веселое и беспокойное течение медленно плыло по набережной вдоль моря. Вера шла по улице, вспоминая своего любимого Грина: «Интернациональный, разноязычный город этот определенно напоминает бродягу, решившего наконец погрузиться в дебри оседлости», и его же глазами смотрела на «город акварельных тонов». Феодосия и впрямь просилась на кончик кисти: красно-коралловые черепичные крыши, островки изумрудной зелени, серый пористый камень старинных крепостей, кусочки синего моря, переходящего в небо, кобальтовые тени среди охры старых двухэтажных домиков, живописные трещины стен, дворы с босоногой грязной ребятней, пестрая толпа.