На улицах Рубельштадта суетился народ. Ужасная весть облетела не только столицу, но и всю страну. Люди готовились к войне.

Тыгдын быстро проскакал мимо аккуратненьких деревень, миновал лес и, распугав разбойников, пронесся через их лагерь. Потом, взрывая копытами песчаное дно, пересек мелкую речушку, возле которой раньше жил отшельник, и выехал на широкую дорогу. Дорога эта вела мимо двух старых башен к горам.

Нужное место на этот раз находилось у подножия горного хребта, который отделял Иномирье от Забытых Земель.

Жилище отшельника прилепилось прямо к скалам. Это был домик без окон, перекошенный на одну сторону. Запах спиртного витал в воздухе, из двери вырывался белесый пар – казалось, будто домик неисправимо, хронически пьян. Из соломенной крыши торчала неудержимо клонившаяся влево труба, из которой, несмотря на теплый день, валил дым.

Внутри кипела работа. А если сказать точнее – в огромном, плотно укупоренном крышкой котле кипела и булькала брага, поставляя белесый пар в сложное переплетение трубок и шлангов. Самогонный аппарат был любимым детищем старого Амината, его делом, его творчеством, его жизнью, наконец. Старик экспериментировал, методом проб и ошибок создавая такие рецепты вин, какие на выставках всегда получали бы первые места, если бы такие выставки проводились в Иномирье.

Избушка отшельника, отремонтированная в связи с частыми перемещениями, что, кстати, не помогло искоренить перекос, стояла посреди широкой дороги. Амината не спасло даже то, что он прилепил жилье вплотную к горам. Путь к дому волшебника проложили не только со стороны Иномирья. Обитатели Забытых Земель тоже постарались – с той стороны, мимо Последнего Приюта к горам вымостили широкую дорогу. А горные гномы, подхватив почин, пробили в горах тоннель и установили шлагбаум, собирая плату со всех, кто желал попасть к отшельнику. Платили исправно, потому как лезть через перевал никому не хотелось.

Рядом с тоннелем предприимчивый Джулиус установил ларек. Дела шли хорошо, и красное лицо тучного владельца лучшего в Рубельштадте питейного заведения, украшенное многочисленными родинками, лоснилось от пота и удовольствия. Глазки светились предвкушением прибыли и постоянным беспокойством. Беспокоился он о своей семье, с которой на некоторое время был разлучен. И беспокойство это было не напрасным – бедняга боялся, что его прекрасная любвеобильная супруга Васенька в его отсутствие родит еще одного сына, похожего на кого-нибудь из соседей. Толстые, волосатые руки порхали над прилавком, коротенькие пальчики, пересчитывая деньги, мелькали со сверхсветовой скоростью. Подсчитывая прибыль, Джулиус испытывал радость, но беспокойство все равно не отпускало, а воображение рисовало картины одну страшнее другой. Например, что Басенька родит не одного сына, а сразу трех или четырех, и все они будут похожи на разных мужчин.

Вокруг ларька рогатого простофили жительницы Последнего Приюта устроили торговые ряды, предлагая путникам вяленую рыбу и прочие морские деликатесы. Движение через тоннель было оживленным, поэтому и Джулиус, и торговки, и гномы зарабатывали хорошо, только успевая пересчитывать сольдики. Вот и сейчас у шлагбаума топтался старый гоблин. Он пытался бесплатно проскочить за него, но бдительные гномы стеной встали на защиту своих интересов, затеяв перебранку с нарушителем.

Гризелла легко спрыгнула со спины Тыгдынского коня и взлетела на крыльцо, перешагнув через три ступеньки. Она заколотила в дверь остреньким кулачком. Стук получился звонким и раскатистым. Из избы донеслась не менее раскатистая брань. Воспитанный Джулиус поморщился и заткнул руками уши. Старик не стеснялся в выражениях и щедро пересыпал речь ругательствами.

– Уйду! В пустыню уйду! – летели из-за закрытой двери вопли отшельника. – И когда же это кончится?! Я отшельник, я специально в горы ушел, а эти идиоты базар вокруг моей избы устроили. Я всех в собак превращу, болезней напущу, если не прекратят это безобразие! И когда же все это кончится?!

– Никогда, – ответила ведьма, пинком открывая дверь. – Выходи, алкоголик, разговор есть.

– Ты скандал так ласково разговором обозвала? Ты и разговор – понятия несовместимые. Ты, Гризелла, мне уже плешь проела, в печенках у меня сидишь… – съязвил старик, но все же вышел и присел на скрипучие ступени расшатанного частыми посетителями крыльца. Он злобно зыркнул на Тыгдынского коня, который делал вид, что находится в другом месте, с отсутствующим выражением на морде разглядывая жужжащих вокруг мух.

Старик был высок ростом и плечист. Совершенно седой – длинные волосы свисали неопрятными прядями до пояса, а нечесаная борода опускалась ниже колен и была заткнута за пояс. Глаза отшельника – непонятного цвета, с красными от чрезмерного потребления спиртного белками, прятались под кустистыми бровями. Под глазами висели большие мешки, видимо появившиеся в результате ночных бдений над рукописью. Нос сизой сливой выглядывал из буйной растительности, что закрывала половину лица. Одет волшебник Аминат был в просторный серый балахон с капюшоном, подпоясанный обыкновенной, сложенной вдвое веревкой.

– В печенках у тебя цирроз сидит! – проворчала ведьма, зло глядя на бывшего супруга из-под лохматых бровей.

Она застыла, скрестив руки на груди и выставив вперед ногу, выражая всей своей позой чувство превосходства и презрение, испытываемое по отношению к бывшему супругу. Супругами Гризелла и Аминат были очень недолго, расстались со скандалом, который возобновлялся при каждой встрече стариков. Несмотря на то что сейчас ни один из них, спроси его, и не вспомнил бы причину развода, ругались они виртуозно и с большим удовольствием. Как справедливо полагали свидетели их ссор, им просто нравилось это занятие.

– Значит, в желудке, – Аминат проигнорировал грозный взгляд, – потому как язва ты сибирская! С чем пожаловала?

– С вопросами, старый пень! Сынок-то твой чудит опять, Тентоглюшка снова все Иномирье на уши поставил.

– А мне все равно, что он делает, потому как я от него отрекся.

– От мира этого тоже отрекся?

– И от него тоже, – кивнул отшельник, – вот только мир этот, к сожалению, имеет другое мнение по данному вопросу, причем совершенно противоположное моему, и никак не хочет оставить в покое меня. Я никуда не пойду!

Он положил ногу на ногу, взмахнув полой серого балахона, и скрестил на груди руки, всем своим видом показывая, что не готов к сотрудничеству. Более того – категорически против любых контактов!

– Да тебя никто никуда и не зовет, трус несчастный, – возмутилась ведьма, – но на вопросы-то ты сможешь ответить?

– А что, Тыгдынский автоответчик голос потерял? Или у него память отшибло? – Отшельник зло посмотрел на главного советника короля Полухайкина. Он не мог простить Тыгдыну историю с его назначением на пост министра путей сообщения.

С Тыгдынского коня мигом слетело безразличие, он громко заржал и сердито взмахнул хвостом.

– Да как ты смеешь обвинять меня в некомпетентности? – проревел Тыгдын, взбрыкивая.