Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Духи выглядели внушительно и жутко – когтистые, чешуйчатые, клыкастые подобия джатов – любимых созданий Джоу Лахатала.
Единственное, чего не учел Змей Могашшин, это то, что он сам был человеком. И его представления об ужасном сильно отличались от представлений бессмертных существ. Во всяком случае, даже духи-хранители, отчаянно шипящие и размахивающие гибкими лапами, не произвели на богов должного впечатления.
– Может, здесь кроется какой-то подвох? – поинтересовался га-Мавет при виде приближающегося воинства.
Полуистлевшие, жалкие тела не пугали Бога Смерти и не могли причинить ни ему, ни его братьям сколько-нибудь существенного вреда.
Сараганский чародей понятия не имел, чем можно испугать бессмертных, и сделал максимум от него зависящего. Он-то был уверен в том, что мантикора в считанные минуты расправится с Каэ и придет ему на помощь. Именно глубокая убежденность в непобедимости чудовища и погубила Змея Могашшина. Га-Мавет, не вынимая из ножен своего черного меча, единственным движением отпустил несчастные души, навсегда избавив их от власти старого мага.
– Может, Джоу, змееподобными займешься ты? – весело спросил желтоглазый у своего ослепительного брата.
– Попробую, – откликнулся тот.
Чародей с ужасом взирал из своей башни на духов Змеиной горы, которые метались в отчаянии по замковому двору в поисках спасения или места, где можно было укрыться от того кошмара, который поразил их тугодумные мозги. Змей Могашшин так и не узнал, что хранителям горы привиделся сам великий Аврага Дзагасан – их божество и повелитель, высказавший им свое неудовольствие.
– А где фенешанги?
– Пошли за стариком, – беззаботно пояснил богам Барнаба. – Нужно же призвать его к ответу.
Джоу Лахатал поднял бровь:
– А где же он?
– Там, в донжоне...
– Кхм, – смущенно кашлянул Змеебог. – Как же это я его не заметил?
– Очень просто, брат, – вмешался Арескои, – мы никак не привыкнем замечать жалких смертных, хотя они то и дело умудряются причинить нам головную боль.
– Кажется, это признак нашей глупости... – сказал га-Мавет.
Братья переглянулись, но обсуждать проблему дальше им не пришлось – четверо фенешангов уже волокли связанного по рукам и ногам Змея Могашшина.
Оставшийся наедине с бессмертными, лишенный поддержки страшной твари, о судьбе которой он ничего не мог узнать в эти минуты, старик оказался жалким и беспомощным. Некоторое время он молчал, концентрируясь на попытках вызвать своего повелителя – Мелькарта. Но Мелькарт оставался глух к его мольбам: ему не нужны были проигравшие.
– Неужели вот эта кучка тряпья заставила нас бросать все дела и мчаться в Сараган? – спросил Барнаба брезгливо.
Заносчивый старик был не в состоянии выдержать подобное унижение.
– А ты узел разноцветного тряпья! – моментально вспыхнул он. – Я посмотрю, что вы запоете, когда моя красавица распотрошит дерзкую девчонку. Еще никто не одолел мощи талисмана и могущества мантикоры.
– Будем надеяться, что он не прав, – шепнул Арескои Богу Смерти.
– А вы так и будете стоять и ждать, герои? – выкрикнул вдруг старик в лицо Джоу Лахаталу. – Страшно спуститься в подземелье? Боитесь темноты? И не стыдно вам высылать впереди себя женщину?!!
Он все рассчитал верно, надо отдать ему должное. И вспыхнувший Змеебог уже был готов сорваться с места и бежать на помощь Каэтане.
– Стой! – удержал его за край плаща Римуски.
Верховный Владыка приостановился, изумленно глядя на фенешанга. Ему и в голову не приходило, что темнокожие жители Иманы могут быть настолько сильны.
– Стой, – уже мягче попросил Римуски. – Ему терять нечего, но он ведь и нас хочет забрать с собой. Стой и думай спокойно: если талисман Джаганнатхи увижу я или кто-то из моих братьев, даже глупая мантикора сможет командовать нами – мы будем лишены воли и разума. А если под его власть попадешь ты или твои братья, то вы обезумеете, впустив в себя пространство Мелькарта. И тогда Каэтане придется либо убить вас, либо принять смерть от ваших рук. Стой и жди. Это единственное, что ты можешь для нее сделать.
Джоу Лахатал все это знал и сам, но иногда нужно, чтобы кто-то укрепил тебя в твоих собственных убеждениях.
А несколько минут спустя Каэтана выбралась из подземелья. Она была почти что невредима, только правая рука, которую она чем-то поранила в горячке боя, немного кровоточила. Просто была сбита кожа на костяшках пальцев да несколько длинных порезов тянулись по кисти. Она все еще судорожно сжимала черные от крови мантикоры клинки.
– Как ты? – тревожно спросил Джоу Лахатал.
– Нормально. Оказалось, что все значительно легче: я и не ожидала. – Каэ приняла решение не рассказывать о жутковатом собеседнике, предвещавшем конец этого мира. Рано говорить о конце – она жива и еще повоюет.
– Лефче! – раздался внезапно скрипучий голос перстня. Тон был неповторим.
– Что с тобой, Ниппи? – спросил Барнаба.
– Фто. фто? Уфарили оф сфенку фильно-фильно, – поведал перстень. – Расфили, наферное.
Арескои, обняв га-Мавета за шею, дергался всем телом. Смеяться над Ниппи вслух было неприлично, выдержать же сию тираду с непроницаемым лицом... для этого нужно было быть больше чем просто богом.
– Интересно, ты всегда будешь так изъясняться? – поинтересовался Барнаба.
– Нафеюсь, фто нет, – буркнул Ниппи. – Не фядил я сефя ф фою, а теферь фы смеефесь! Ферфца у фас нет!
– Нет, – немного растерянно сказал Джоу Лахатал. – Перца нет. А зачем нам перец?
– Не ферца, а ферфца, – рявкнул Ниппи.
– Хватит, – заявила Каэтана. – Мы с Ниппи и без того пострадали, а нам еще двигаться за оставшимися талисманами.
– А что делать с магом? – Римуски держал старика за шиворот. Тот был бледен – понимал, очевидно, что пощады ждать не приходится.
Каэ пожалела бы его, но внезапно всплыли перед глазами хрупкие маленькие косточки, попавшиеся ей под ноги в подземелье. И она сказала равнодушно:
– А что с ним делать? Убейте...
* * *
В королевском дворце, в Кайембе, только-только распахнули окна. Занимался рассвет, и полусонные слуги еще медленно передвигались бесконечными коридорами. Раньше всех вставал главный повар и первым делом будил многочисленных своих помощников. После чего облачался в бледно-желтый наряд и шествовал на кухню – думать. Главный повар короля Колумеллы был мастером своего дела, а потому приготовление любой трапезы начинал с мыслительного процесса. Тщательно взвешивал и сопоставлял, не оставляя без внимания ни одной мелочи. Все учитывал почтенный Пру – и погоду, и время дня, и вчерашнее настроение своего монарха, и даже цвет его наряда, о чем всегда советовался с церемониймейстером.