Платон, не ездивший в поездах да и вообще не перемещавший свое тело на любом транспорте уже лет двадцать, зауютился как-то не сразу. Соседа – дюжего парня с усами, в морском бушлате и тельняшке провожала веселая компания, одна девица в легкомысленной юбке отчаянно висла на шее моряка, словно провожала его на войну с японцами в Цусимский пролив.

– Вася, Василечек, когда ж вернешься, родинушка? – то и дело причитала девица, не обращая внимания, что из-под задирающейся юбки обозревалось все, что не должно показывать посторонним.

Платон отвел глаза и посмотрел на Василия – было заметно, что моряк не отмахивался от своей крали, только чтобы не обидеть. Друзья шумно открыли бутылку шампанского и пустили по кругу.

– Семь футов, Васька!

– Все пропей в Ростове, а флот не опозорь!

– Якоря там не брось, мы тебя здесь ждем!

– Василечек мой родненький!

Рядом, не обращая внимания на веселые проводы, обустраивался седой, но крепкий еще старик. Штаны, заправленные в сапоги, видавший виды пиджак на широких плечах, грубые мозолистые руки-лопаты выдавали в нем крепкого крестьянина, человека, не отрывного от земли-кормилицы. В уголке у окна спокойно сидел, благодушно взирая на морскую компанию, а может, и на девичьи прелести, молодой, но уже дородный попик с черной вороньей бородкой – прям под цвет рясы – и тяжелым крестом на почти бабьих грудях. Евбазная старушка напротив доставала из баула классическую курицу в фольге и яйца. Платон вежливо улыбнулся сразу всем и занял свободное место – его было пока что занято матросским дружком, задвинул под полку свой красный пакет и шелапутовскую посылку, прижал для верности ногами.

– Граждане провожающие, покидаем вагон, отправление через две минуты! – заглянула в вагон блондинистая проводница.

– Василек мой! – почти что завыла девица.

Матрос, разом выпив оставшиеся полбутылки, спокойно разъял девичьи руки и строго посмотрел сверху вниз.

– Отставить истерику, Маруся! Сказал же – вернусь! Без всякого Якова!

Маруся хотела было зареветь, но матрос уже обнимался с друзьями, и безадресно плакать девушка не стала. Наконец компания вывалилась на перрон и стала подавать напутственные знаки в окно. Маруся же почти прилипла с той стороны к стеклу своим курносым носом, и только тронувшийся состав заставил ее оторваться.

– Шибко, наверное, любит, – заметила бабулька, предлагая обществу курицу в развернутой фольге.

– Эх, мать, – широко произнес матрос Вася, без стеснения отламывая лапку, – кто флотских не любит, себя не любит.

Крестьянин едва заметно улыбнулся краем губ и достал бутыль без этикетки.

– Коль закуска есть, так вот… к столу.

– Чевой это, батя? – перестал жевать матрос. – Самогончик, что ль? Уважаю! Посуда есть?

Бабка, кряхтя, залезла в баул и вытащила сложенные один в один пластмассовые стаканчики. Вынимая их, словно матрешек, опытная старушка подавала каждому в руки – стаканчиков оказалось как раз четыре. Платон взял тоже, поблагодарив неопределенным хмыканьем. Поп вежливо отказался:

– Благослови тебя Господь за доброту, нам по сану не положено.

– Да ладно, святой отец, – незлобиво возразил Василий. – Греха большого небось не будет, если за счастливую дорогу-то? Анекдот знаете?

– Смотря какой, – осторожно сказал седой, в кепке.

– А вот такой. Как у нас, в поезде… сидит, значит, в купе новый русский – в рубашке, в галстуке, что-то печатает на компьютере своем. По мобиле звонит, продает что-то, покупает. Ну и заходит в купе поп, извиняюсь, батюшка – вот как наш, красивый, дородный, всё… Ну, садится, значит, достает из саквояжа вот такую же похожую бутыль, откупоривает. А у них в купе стаканы есть, не то что у нас. Ну вот, предлагает соседу, а тот говорит – не могу, занят, биржи там всякие еще не закрыты, акции всякие, ну и так далее. Да и вообще пост еще, говорит. Батюшка, пожал плечами, выпил, достал такого каплуна… – Вася показал руками, какого. – Жирный, маслянистый, и говорит: «Сын мой, а под закусочку чем Бог послал?» Бизнесмен опять отказывается, не могу, мол, работаю, бабло косить надо, пока горячо. Ну, батюшка снова плечами пожал, налил себе, выпил, петушатинкой закусил, сидит, довольный, бороду оглаживает. Вдруг из соседнего купе – женский визг, хохот, веселье, в общем. Батюшка говорит новому русскому: «Сын мой, слышу я, рядом мирянки едут. Не утешим ли?» Новый русский опять в отказ – работать надо, дескать, и опять по компьютеру стучит. Батюшка встал, вышел, ну и скоро из соседнего купе, извиняюсь, визги в стоны перешли, потом все затихло. Тут и батюшка в свое купе заходит, довольный, сияет, маслянится аж, как тот каплун. Выпил из бутыли, сидит, обратно бороду оглаживает. Тут новый русский компьютер захлопнул и спрашивает так в сердцах: «Вот, святой отец, я работаю почти круглосуточно, жене не изменяю, любовниц не держу, все в дом, посты соблюдаю, в церковь хожу по воскресеньям да по праздникам и вообще – не пью, не курю даже. Я правильно живу?» Батюшка выпил еще из бутыли, закусил каплунчиком, отер бороду и отвечает: «Правильно, сын мой. Но… – зря!»

Хохотали долго, даже священник сдержанно припускал густым пушистым баском.

– Ну, так как – по маленькой, батюшка? Как вас величать-то? – не отступался матрос.

– Если только по маленькой… чтобы Бог послал нам спокойной и нескучной дороги, – не стал разрушать образ священнослужитель, – а зовут меня отец Иоанн.

– Ну и славненько! У всех налито, без всякого Якова? Как сказал отец Иоанн – за нескучную дорогу! – провозгласил Василий и первым запрокинул стаканчик.

Через полбутылки все уже были хорошо знакомы и говорили наперебой. Точнее сказать, говорили Василий с Платоном, остальные поддакивали то одному, то другому в зависимости от убедительности аргументов.

– Нет, это ты послушай, – надавливал матрос. – Вона мою Маруську видел? Ты думаешь – она из любви ко мне липнет? Как бы не так. Ей надежный мужик нужен, защитник, хозяин, одним словом. Баба без хозяина – как овца в поле, съедят и не подавятся. Сама юбчонкой короткой волков привлечет, а потом – нырк, хозяину за спину, мол, с ним разбирайтесь, если что. А что если что? В смысле – что она под хозяином разумеет?

– Что? – спросил Платон, хотя ответ был понятен.

– Мужа, вот что. Ей замуж охота, чтоб было за кого прятаться в случае чего. Вот что ей нужно – для себя прежде всего, а не для меня. Мне-то зачем жениться, она меня и так ласкает, но ласкает с пользой – виды имеет и думает, что я в этой гавани на вечный прикол стану.

– Не скажи, Вася, – степенно сказал крестьянин, назвавшийся ранее Степаном Антоновичем, – баба и мужику нужна. Куды он без бабы-то? И по хозяйству опять же – помощница и детям мать, и нянька, и все. Куды ж без бабы?

Матрос хотел что-то сказать, но Платон упредил:

– Правильно Антоныч говорит. Половина, хоть лучшая, хоть худшая, а без нее и ты нецелый. Ну, нагуляешься по молодости, а детей-то от жены захочешь, а не от девки какой, правильно?