Сюзанна подходит, чтобы успокоить Анжелику, которая рыдает на диване. Дочь отталкивает ее и кричит: «Не трогай меня!» Вскочив на ноги, она смотрит на мать, тычет в нее пальцем, словно та больна чумой, и убегает в свою комнату. Сюзанна наталкивается на запертую дверь.

— Анжелика, открой! Открой мне, дорогая.

— Ненормальная! — слышит она крик за дверью. — Я хочу видеть папу! Оставь меня в покое!

Сюзанна без сил опускается на диван. Она смотрит, как Эмма берет видеокассету и возвращает ее на письменный стол, потом осторожно приближается.

— Просто ей страшно видеть, что твоя работа — разговаривать с такими людьми, поэтому она заплакала и рассердилась. Она боялась за тебя, хотя с тобой санитар. А по-моему, это очень интересно, что ты помогаешь таким больным.

Сюзанна дико смотрит на дочь, ничего не понимая, потом берет ее за руку. Малышка садится рядом с матерью и сжимает ее пальцы. Сюзанна не реагирует.

— Мама? Этот человек думал, что его жена марсианин? Или он так тебе сказал, потому что он ее больше не любил и ему не хотелось идти в тюрьму?

Сюзанна криво усмехается. Ей очень хочется водки, но она сдерживается.

Анжелика похожа на отца — она такое не воспринимает. Эмма же скорее зачарована этой историей. Из двух дочерей только младшую, как и Сюзанну, привлекает тайна личности. Сюзанну знобит. Она не может полностью излить душу шестилетней малышке.

— Мама, ты мне ответишь?

— Что? Но, моя дорогая, жен не убивают потому, что их больше не любят.

— Это неправда! Филипп Нивуа убил жену, потому что она его обманывала! Вы с папой недавно говорили. Я слышала в машине.

Сюзанна улыбается:

— Ты не спала, маленькая болтушка. Значит, нам теперь нужно следить, о чем говорим. Но к мсье это не относится. Он правда болен.

— А как это понять, когда кто-то больной?

Какое-то мгновение Сюзанна спрашивает себя, до каких пределов простирается девочкино понимание. Надо бы отправить ее в детскую. Разговор выходит из-под контроля. Она мнется:

— Ну, он странно себя ведет. Говорит странные вещи. Разве нормальный человек придумал бы, например, такую историю и отрезал голову жене сечкой? Ой, что это я! — говорит Сюзанна, осознавая, что именно собиралась объяснить дочери.

— А для тебя это опасно?

— Нет, ты же видела, есть санитары. И пациентам дают лекарства, чтобы их успокоить.

— И это помогает?

Сюзанна, окончательно лишившись сил, смотрит на дочь.

— Дорогая, поговорим об этом в другой раз, ладно? — говорит она и слышит, как открывается дверь и Анжелика, вся в слезах, мчится встречать отца.

Несколько минут спустя Жильбер врывается в гостиную, дабы объясниться со своей безответственной женой. Ей хотелось бы избежать грозы, но на сей раз дело серьезно. Речь идет о воспитании ЕГО ДОЧЕРЕЙ, отчеканивает он тоном, выработанным в административном совете. Он, чьи руки никогда не должны дрожать, сжимая скальпель, сейчас весь трясется. Она чуточку жалеет его, такого серьезного, такого заинтересованного. Сюзанна думает об этих мужчинах, лощеных политиках, вечно юных, которым нипочем любые публичные оскорбления. Позади отца с вызывающим видом стоит Анжелика.

Когда дочери уходят, она наливает себе стакан.

Если она сейчас же не найдет никакого довода, безмятежность их австрийских каникул будет омрачена.

Жильбер уперся на необходимости защитить ДЕВОЧЕК от этих ужасов, от нездорового интереса к психозу, в котором она им потворствует. Сюзанна поворачивается. Эмма подходит к отцу с открытой книгой в руке, тянет его за рукав и, показывая на развернутую страницу с анатомическими фотографиями хирургической операции, спрашивает его, что это значит. Мать признательно улыбается ей. Несомненно, они четверо — модель идеального семейства.

— Думаю, вы знаете, почему мы сегодня встречаемся?

Доктор Рош — пятьдесят лет, худая, тонкогубая, очки в металлической оправе, волосы зачесаны назад, походка строгой старой девы, — выступает за то, чтобы Данте оставался под наблюдением доктора Ломан. Он улыбается, словно думает, что иное решение невозможно. Будто она его дураком считает. Доктор Рош что-то записывает в тетради. Данте вопросительно смотрит на Жюльена. Тот успокаивающе кивает.

Он выглядит совсем не так, как при поступлении в Службу. Упитаннее. Спокойнее. Черные глаза заплыли жирком, лицо больше не похоже на беспокойную многоугольную конструкцию из одних выступов и краев.

— Расскажите мне о вашем пребывании в ОТБ.

Напряженная улыбка, немного нарочитая, чтобы разрядить атмосферу и придать ему смелости.

— Мое пребывание? Это долго рассказывать… Мне лучше.

— Как вы ощущаете, что вам лучше?

— Я спокойнее. Я не слышу больше этих приказов.

— Сейчас мы об этом поговорим.

Данте расслабляется, немного жестикулирует, когда говорит. Женщина напротив больше не грубиянка, которую он хочет поставить в трудное положение. Ее интересует масса деталей: его жизнь, его прошлое, детство в Бретани, неприятности с полицией, причины, которые довели его до преступлений, его общее состояние, его болезнь и способности восприятия.

Временами, отвечая, он смотрит на Жюльена. Но санитар держится отстраненно — не хочет, чтобы у психиатра создалось впечатление, будто он заодно с пациентом. Доктор Рош задает Данте кучу вопросов о том, как протекает лечение, об улучшении состояния, об отношениях с другими.

Он вспоминает эпизод с жонглированием. Впервые она искренне улыбается, обнажая зубы.

— Но это же замечательный дар, — оживляется она. — Где вы этому научились?

Он гордо улыбается в ответ, краснеет.

— В цирке?

— В Бретани. Однажды приехал цирк. Там был клоун. Он меня научил. Потом, когда я ходил по дорогам, я жонглировал, чтобы подзаработать.

— Сколько вам тогда было лет? — спрашивает она, делая заметки.

Он пожимает плечами.

— Почему вы отправились в путь?

— Чтобы не оставаться дома.

— И вы нигде не останавливались?

— Когда я останавливался где-нибудь, мне в конце концов становилось нехорошо. Тогда я уходил.

— Где вы были?

— Везде понемногу.

— Во Франции?

— Главным образом. Несколько раз в других странах. Но это сложно. Из-за границ и из-за языка тоже.

— Вы были один?

— Иногда один. Иногда нет. Чаще один.

В какой-то момент доктор Рош громко смеется, когда он рассказывает ей о групповых занятиях с психологом и о нелепых высказываниях того или иного пациента. Потом она хочет убедиться, что он правильно понимает смысл этих занятий.