Он был для них подателем пищи духовной — своего рода гуру, каким был для Артура Мерлин, — от него они получили все те начатки культуры, какими им довелось обладать. Когда мать отталкивала их, они бросались к нему, будто голодные щенки, согласные на любую еду. Именно он научил их читать и писать.

— А, это вы, — сказал святой, просовывая голову в дверь. — Да пошлет вам Господь всякого преуспеяния нынешним утром.

— Да пошлет Он и вам того же.

— Новости есть?

— Нет, — сказал Гавейн, не желая упоминать о единороге.

Святой Тойрделбах испустил тяжкий вздох.

— И у меня тоже, — сказал он.

— Вы не могли бы рассказать нам какую-нибудь историю?

— А ну их, эти истории. Толку-то от них С какой стати стану я, погрязший в ересях, рассказывать вам истории? Вот уж сорок лет, как я не видал порядочного сражения, да и красной девицы тоже, ни одной, за все это время, — какую же историю я вам могу рассказать?

— Вы могли бы рассказать нам историю, в которой нет ни девиц, ни сражений.

— Ну, и что проку в такой истории? — гневно воскликнул он, выбираясь на белый свет.

— Если бы вам удалось посражаться, — сказал Гавейн, оставляя в стороне вопрос о красных девицах, — вы бы, наверное, чувствовали себя получше.

— То-то и горе! — вскричал Тойрделбах. — И с чего меня понесло в святые, понять не могу! Кабы я мог разок приложить кого-нибудь моей старой палицей, — и он извлек из-под рясы устрашающего вида дубину, — я бы себя чувствовал лучше, чем все святые Ирландии!

— Так расскажите нам про палицу.

Они внимательно разглядывали оружие, пока его святость рассказывал им, что нужно делать, чтобы дубинка получилась на славу. Он объяснял им, что для хорошей дубины годится лишь корневище, потому как обычные ветки норовят обломиться, особенно яблоневые, и как ее нужно смазать свиным перетопленным жиром и потом обернуть во что-нибудь и зарыть в навоз, и держать там, покуда корень не распрямится, и как ее потом полируют, натирая графитом и салом. Он показал им дырку, сквозь которую вовнутрь заливался свинец, и гвозди, торчавшие на конце, и зарубки у рукояти, заменившие скальпы, коими похвалялись древние люди. Затем он уважительно поцеловал ее и с прочувствованным вздохом снова сунул под рясу. Он отчасти ломал комедию, подпустив в свои речи акцента.

— Расскажите про черную руку, вылезавшую из печной трубы.

— Что-то не лежит у меня душа к этой истории. И вообще, она у меня хоть и не заячья, а все не на месте. Не иначе как порчу на меня напустили.

— Я думаю, — сказал Гарет, — и на нас напустили порчу. Все кажется каким-то неправильным.

— А вот был однажды такой случай с одной женщиной, — начал Тойрделбах. — Был у этой женщины муж, а жили они в Мэлайн Виг. А из детей прижили они только одну маленькую девочку. Вот как-то отправился этот мужчина резать торф на болоте, а как наступило время обедать, эта женщина и послала к нему с едой девчонку. Только отец присел, чтобы поесть, а девочка вдруг как закричит: «Смотри, отец, видишь вон там на горизонте большой корабль? Я могу заставить его пристать прямо здесь, у берега». «Да где тебе, — говорит отец. — Я вон побольше тебя, а и то не могу этого сделать». «Ладно, — говорит девочка, — а вот посмотри на меня». Подошла она к источнику, что был неподалеку, и ну мутить в нем воду. Корабль и пошел прямо к берегу.

— Она была ведьма, — объяснил Гахерис.

— Нет, это ее мать была ведьма, — сказал святой и продолжал свой рассказ.

— «А теперь, — говорит она, — я могу сделать так, что корабль врежется в берег». А отец и говорит: «Ну уж этого ты не можешь». «Ладно, — говорит девочка, — а вот посмотри на меня». Взяла да и прыгнула в источник. Тут корабль как врежется в берег — и развалился на тысячу кусков. «Кто это тебя учит таким делам?» — спрашивает отец. «Моя мать. Когда ты уходишь работать, она меня дома учит, только мы пользуемся лоханью»,

— А зачем она прыгнула в источник? — спросил Агравейн. — Она, наверное, промокла.

— Чш-ш-ш.

— И вот пришел этот мужчина домой, поставил в угол лопату и сел на свою скамью. И говорит: «Чему это ты учишь девчонку? Не нравится мне жить в одном доме с ворожеями, больше я здесь не останусь». Взял да и ушел, и больше они его никогда не видели. А что с ними дальше сталось, того я не знаю.

— Ужасно, наверное, когда твоя мать колдунья, — сказал Гарет.

— Или когда жена, — добавил Гавейн.

— Еще хуже, когда жены и вовсе нет, — сказал святой и с пугающей внезапностью скрылся в свой улей, словно человечек в швейцарском барометре, который прячется внутрь, если погода ожидается ясная.

Мальчики не удивились и остались сидеть вкруг двери, ожидая, не случится ли чего-нибудь еще. Они размышляли об источниках, колдуньях, единорогах и о материнских повадках.

— Я предлагаю, мои герои, — неожиданно молвил Гарет, — самим отправиться и изловить единорога.

Все уставились на него.

— Это все-таки лучше, чем совсем ничего. Мы не видели нашу маму уже целую неделю.

— Она забыла про нас, — горько сказал Агравейн.

— Это неправда. И не следует тебе так говорить о матушке.

— Это правда. Мы даже за обедом ей не прислуживаем.

— Это оттого, что ей приходится принимать тех рыцарей.

— Нет, не оттого.

— А отчего же тогда?

— Не скажу.

— Если мы сможем добыть ей единорога, который ей нужен, — сказал Гарет, — и принести его к ней, может, нам и позволят прислуживать?

Они обдумали эту идею, и в них зародилась надежда.

— Святой Тойрделбах, — закричали они, — выйдите снова! Мы собираемся ловить единорога.

Святой просунул голову в дырку и с подозрением их оглядел.

— Кто такой единорог? На что они похожи? Как его ловят?

Святой важно покивал и сгинул вторично, но лишь для того, чтобы через несколько мгновений вернуться на четвереньках и с обтянутым кожею томом, единственной мирской книгой, какой он владел. Подобно большинству святых, он зарабатывал себе на жизнь, копируя рукописи и рисуя в них картинки.

— Нам понадобится девица для приманки, — объяснили они святому.

— Да у нас этих девиц куча, — сказал Гарет. — Можно взять любую служанку или стряпуху.

— Они не пойдут.

— Ну, можно взять судомойку. Ее мы сможем заставить.

— И тогда, если мы поймаем единорога, который ей нужен, мы торжественно принесем его домой и отдадим нашей матушке! И будем каждый вечер прислуживать ей за ужином!

— И она будет довольна.

— А может, и после ужина тоже.

— А сэр Груммор посвятит нас в рыцари. Он скажет: «Клянусь святыми мощами, никто никогда еще не совершал столь доблестного подвига!»