А вот слова Гитлера, сказанные им однажды:

— Сталин, безусловно, заслуживает нашего уважения, так как в своем роде он попросту гениальный парень…

Итак, все было готово, и московский аэродром украсился флагами со свастикой. 23 августа грузно приземлились два мощных «Фокке-Вульф-200»; Риббентропа встречали согласно общепринятому протоколу, а он, выходя на трап самолета, сказал по-русски:

— Господи, даже не верится… опять я в России!

Проезжая по улицам Москвы вместе с Молотовым (они учились когда-то в одной петербургской гимназии), Риббентроп спросил, как поживает предмет их общего юношеского увлечения. Молотов понял, что Риббентроп спрашивает об Анне Ахматовой, и ответил, что она… жива. Живет и работает!

— Ты уж, Вячеслав, — дружески просил Риббентроп, — сделай так, чтобы ее ваши держиморды не обижали…

Может, не случись такой беседы, и гибель талантливой поэтессы была бы приближена, а Риббентроп невольно «спас» ее от неизбежной расправы. Сталин принимал Риббентропа очень радушно, о чем впоследствии Риббентроп рассказывал:

«Я чувствовал себя в Кремле словно в кругу своих старых партийных товарищей…»

Между гитлеровской Германией и сталинской Россией был заключен договор о ненападении сроком на 10 лет, скрепленный подписями Риббентропа и Молотова, повторяю, еще когда-то в юности вместе влюбленных в талант Анны Ахматовой… Вот после этого, читатель, и говори, что история — наука скучная!

Финал этой встречи в Кремле известен.

Сталин поднял бокал с вином — за здоровье Гитлера.

— Я знаю, — сказал он, — как немецкий народ обожает своего вождя! Так выпьем за здоровье Гитлера…

Теперь, после подписания договора, Гитлер мог не бояться, что СССР откроет второй фронт, вступаясь за поляков вместе с Англией и Францией; теперь Гитлер мог не пересчитывать свиные туши в государственных холодильниках, немецким шоферам отныне не надо разбавлять бензин чистым спиртом, — Сталин, согласно договоренности, сразу начал снабжать Германию сырьем, горючим, ценными металлами, мясом и хлебом. Любая антифашистская пропаганда в СССР была запрещена…

Конечно, такой «успех» следовало отметить хорошей выпивкой! У себя на даче, в Кунцево, Сталин устроил вечеринку. Подвыпив, «вождь народов» выразительно глянул на Калинина, и «всенародный староста», тряся козлиной бородкой, прошел перед ним вприсядку; Сталин мигнул потом Микояну — и тот, воспрянув от стола с закусками, охотно сплясал для него лезгинку.

Ах, если б я это выдумал! Увы… сохранились очевидцы, засвидетельствовавшие эту отвратительную картину, при изображении которой вспоминается Иван Грозный с его опричниками…

* * *

По улицам Берлина, в сиянии ламп и витрин, бесконечным потоком, постанывая сиренами и квакая клаксонами, катили «бенцы», «хорьки», «оппели», «испано-суизы», «лимузины», «фиаты» и «форды». Среди прохожих было немало военных, державшихся свысока, и немецкая публика, приученная обожать свой вермахт, легко определяла войсковую принадлежность: белый кант — пехота, красный — артиллерия, голубой — авиация, желтый — связисты. Возле газетных киосков выстраивались длинные очереди. Немцы торопливо разворачивали громадные (метр на метр) листы «Фелькишер беобахтер», официоза нацистской партии.

— А все-таки фюрер гениальный ловкач! — восклицали читатели. — Мигом договорился с Москвой…

В германской политике началась полоса фальшивого «ухаживания» за СССР, как за очень богатой невестой с отличным приданым, но зато с очень скверным характером. Немцы веселее стали взирать на жизнь, рестораны и пивные-бирштубе заполняла оживленная публика, рассуждая:

— Гениально… даже не верится! Украина давно лопается от избытка сала, теперь-то подкормимся. Спрашивается, зачем воевать с русскими, если они согласны торговать с нами?

Немцы читали в газетах о великих преимуществах колхозной системы, о «солнце сталинской конституции», о передовом стахановском движении на производстве. Желая окончательно задурманить мозги, Геббельс указывал, чтобы нацистские газеты выходили под девизом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Выезжая по воскресеньям за город, немцы дружно распевали советские песни: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит…»

Генерал-майор Эрнст Кёстринг, военный атташе при германском посольстве в Москве, навестив Берлин, привез патефонные пластинки с новыми советскими маршами. Отыскивая нужную, он между прочим делился впечатлениями о первомайской демонстрации на Красной площади, явившей сказочное изобилие народов СССР:

— Мимо трибуны мавзолея проволокли громадный бюст Ленина, слепленный из шоколада. Дюжина спортсменов-тяжеловесов вызвала смех Сталина, когда они показали ему колбасу, длиною в трамвай. Комсомолки в трусиках несли на себе гигантский флакон одеколона «Красная Москва»… Нашел, вот послушайте:

Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет…

У Кёстринга собрались как раз танковые генералы. Гудериан, Гот и Гепнер,

— У них разве есть первый маршал? — усмехнулся Гот.

— Ворошилов, уповающий на лошадей и тачанки.

Было смешно, а Генрих Гот не удержался от вопроса:

— Кёстринг, какова скорость их танка БТ-7?

— Шестьдесят два километра в час. Это на гусеницах, — пояснил атташе. — И восемьдесят с чем-то на катках.

— Надеюсь, по гладкому шоссе? — спросили его. — Нет, даже на грунтовых дорогах. Вы же знаете, господа, что большевики не слишком-то озабочены созданием дорог.

— Какова же броня?

— Только противопульная.

— Быстроходные самовары, — злобно фыркнул Гудериан…

Паулюса на этом вечере не было, с ним давно хотел повидаться фельдмаршал Эрвин Вицлебен, которого генерал-майор застал в состоянии нервной депрессии, почти озлобленным.

— Я всегда очень низко котировал политический курс нашего фюрера. Но теперь я никогда не прощу ему, что он заключил этот дурацкий пакт с большевиками.

Ненавидя Гитлера, фельдмаршал одинаково презирал и сталинское государство. В их беседе участвовал молодой полковник Мартин Латтман, очень близкий семье Вицлебена, и он, человек опытный, поспешно накрыл телефон подушкой.

— Так будет спокойнее… Гестапо все прослушивает. А я крайне удивлен, что попал в такую реакционную компанию.

Фельдмаршала эти слова Латтмана попросту взбесили.

— Молодой человек, — крикнул он, — попасть в компанию реакционеров « это еще не самый худший вариант в жизни!

— Стоит ли об этом? — примирительно сказал Паулюс.

Но Вицлебена было уже не остановить.

— Да, стоит! — закричал он на генерала. — Стоит, тем более что наш телефон накрыт подушкой… Разве вы Паулюс, не допускаете мысли, что этот олух, — было понятно, о ком идет речь, — способен даже вовлечь нас в войну с Россией. Я не против, но кто спасет нас от поражения?