— Разве смогут мабдены вернуть мне руку и глаз? Ралина тоже остановилась и пристально посмотрела на него.

— Кто знает? — загадочно ответила она.

Княжеский дворец, величественный по мабденским меркам, показался Коруму скромным и простым, но произвел на него приятное впечатление. По настоянию Ралины он позволил слугам вымыть себя и умастить благовониями, а затем подошел к разложенным на кровати одеждам. Он остановил свой выбор на темно-синей с голубой вышивкой парчовой рубашке и коричневых полотняных брюках. Одежда была ему впору.

— Гардероб маркграфа, — сказала ему девушка-служанка, стыдливо отводя глаза.

Все слуги до единого вели себя очень скованно. Корум решил, что его присутствие тяготит их. Вспомнив о своем уродстве, ом попросил девушку принести зеркало.

— Слушаюсь, милорд, — ответила служанка и, низко поклонившись, удалилась.

Но с зеркалом вернулась сама маркграфиня. Однако, прежде чем выполнить просьбу Корума, она спросила:

— Видел ли ты свое лицо после пыток? Корум покачал головой.

— Нет.

— Ты был красив?

— Этого я не знаю. Ралина окинула его откровенным взглядом.

— Да. Ты безусловно был красив, — сказала она, — и протянула ему зеркало.

Лицо, обрамленное золотистыми волосами, теперь уже не казалось молодым.

Страх и боль оставили на нем свои следы. Оно было жестоким и холодным; угрюмо поджатые губы придавали ему суровое выражение. На месте левого глаза зияла уродливая впадина, окруженная воспаленной тканью. Левую щеку пересекал шрам; на шее выделялся небольшой рубец. Корум видел в зеркале вадага, но, претерпев муки, которых не знал ни один его соотечественник в течение всей истории развития цивилизации, этот вадаг из ангела превратился а демона. Зеркало не могло лгать.

Он отложил его в сторону.

— Если я и был когда-то красив, — сказал он Ралине, дотрагиваясь до шрама на щеке, — то теперь стал уродом. Она пожала плечами.

— Бывает хуже.

Внезапно ярость переполнила все его существо, и он закричал, потрясая обрубком руки:

— Да, бывает хуже, и ты поймешь это, когда я сполна заплачу по счетам Гландит-а-Краю!

Вздрогнув от неожиданности, она отступила на шаг, но быстро взяла себя в руки.

— Значит, ты все-таки знал, что был красив. Чем еще можно объяснить твою вспышку, как не тщеславием?

— Мне нужны две руки, чтобы убить Гландита, два глаза, чтобы смотреть, как он умирает. Все равно он подохнет, но при этом я получу удовольствие в два раза меньшее, чем мне полагается по праву) — Это детский лепет, принц Корум. Тот, кто держит подобные речи, недостоин называть себя вадагом. Почему ты так ополчился против Гландита?

И внезапно Корум вспомнил, что ничего не успел рассказать Ралине, которая жила (как раньше жили вадаги в своих замках), ни с кем не общаясь, не зная последних новостей.

— Потому что он уничтожил всех вадагов, — ответил он. -Герцог Гландит-а-Край истребил весь мой народ, и я стал бы последней его жертвой, если бы твой друг, Великан из Лаара, не спас меня.

— …что… сделал… Гландит?.. — переспросила она, глядя на Корума расширенными от ужаса глазами. Голос ее срывался.

— Уничтожил всех вадагов.

— Но почему? Разве вы воевали с ним?

— Даже не подозревали о его существовании. Нам и в голову не приходило бояться мабденов. Мы считали их странными животными, которые не могут причинить нам, умудренным жизненным опытом вадагам, вреда. А сейчас все наши замки разрушены; все вадаги, кроме меня, убиты. Большинство надрагов тоже погибло: в живых остались лишь те, кто стали послушными рабами денледисси Гландит-а-Края.

— Уж не те ли это денледисси, чей король называет себя Лир-а-Бродом из Каленвира?

— Да.

— Я и не знала, что они обладают такими силами. Я думала, тебя захватили в плен конские племена. Помню, как я удивилась, узнав, что ты путешествуешь один, да еще так далеко от вадагского замка.

— От какого замка? — У Корума перехватило дыхание. На мгновение в душе его ожила надежда, что не все его соотечественники уничтожены, что здесь, далеко на западе, существует еще один вадагский замок, о котором он никогда не слышал.

— Эран… Эрин… — точно не помню.

— Эрорн?

— Вот-вот. Замок Эрорн, расположенный милях в пятистах от нашего острова.

— В пятистах милях? Сколько же времени нес меня Великан из Лаара? В замке, о котором ты говоришь, госпожа Ралина, я родился и вырос. Мабдены разрушили его до основания. Теперь мне предстоит долгий путь, но рано или поздно я встречусь с Гландит-а-Краем.

Только сейчас Корум в полной мере ощутил свое одиночество. Он попал в иной, чуждый для него мир, о котором ничего не знал. Мир мабденов. Гордость и глупость погубили цивилизацию вадагов. Им надо было жить в гармонии с природой, а не обособляться от нее в поисках абстракций.

Корум склонил голову на грудь. Маркграфиня, казалось, поняла те чувства, которые он испытывал. Слегка прикоснувшись к его руке, она сказала:

— Пойдем, принц Корум. Тебе необходимо хоть немного подкрепиться.

Корум послушно последовал за ней в одну из комнат дворца, где для них двоих был сервирован стол. Легкая пища — в основном, фрукты и разнообразные блюда из морских водорослей — разительно отличалась от той, которую он видел у других мабденов. Корум понял, что умирает от голода и усталости. С жадностью накинулся он на еду. В голове у него все перепуталось, и лишь одна мысль жгла его мозг раскаленным железом: он должен отомстить ненавистному Гландиту, причем как можно скорее.

За столом царило молчание, хотя маркграфиня искоса поглядывала на Корума, порываясь что-то сказать, и каждый раз сдерживалась.

Стены комнаты были увешаны гобеленами. Насытившись, Корум принялся рассматривать сцены, на них изображенные, и внезапно все поплыло у него перед глазами. Он недоуменно посмотрел на Ралину, но лицо маркграфини оставалось бесстрастным. У него закружилась голова, ослабли руки и ноги. Он попытался задать какой-то вопрос, но губы отказались ему повиноваться.

Ему подсыпали снотворное, может быть, смертельную дозу. Эта женщина отравила его.

Он вновь стал жертвой мабденов.

Голова Корума упала на руки, и, сам того не желая, он впал в глубокий сон.

Коруму снился сон. Он видел замок Эрорн во всей его красе. Он видел мудрое лицо своего отца, который что-то говорил, хотя не было слышно ни слова. Он видел свою мать, пишущую трактат по математике. Он видел своих сестер, танцующих под чарующую музыку, сочиненную его дядей.

Жизнь в замке текла своим чередом.