На шум машины из дома вышла женщина с маленьким ребенком на руках. Другой малыш четырех или пяти лет выглядывал из-за нее, и Купидо подумал, что он, должно быть, уже ходит в школу. Женщина наблюдала за сыщиком издалека с нервным любопытством, словно ожидала, что кто-то должен приехать, но не знала, кто и зачем.

– Я ищу Молину, егеря. Мне сказали, он живет здесь.

– Я его жена. Сейчас он выйдет.

Пока они ждали, Купидо наблюдал за женщиной. Наверное, ей не было и двадцати пяти, но ее старил грязный и неряшливый вид. Соломенный цвет волос нагонял тоску, его вообще было трудно назвать цветом. Под прядями, падавшими на лоб, прятался покорный и недоверчивый взгляд человека, скорее сомневающегося в себе, чем в других. На женщине была рубашка мужского покроя – слишком длинные рукава указывали на то, что она с чужого плеча, – и потертые штаны коричневого цвета. Она не сделала ни малейшей попытки привести себя в порядок, словно уже давно смирилась и со своей неряшливостью, и с тем, как отталкивающе выглядит.

В дверях появился Молина. У него были влажные и только что причесанные волосы; детектив предположил, что шум мотора прервал его послеобеденный сон. Они с женой абсолютно не походили друг на друга. Купидо вспомнил, что встречал Молину в городе. У того было смуглое, подвижное лицо, слишком маленькая по отношению к телу голова и копна черных волос с проседью на висках. В его худощавости легко узнавалась цыганская стать, он с элегантностью носил полевые сапоги и черные вельветовые брюки с широким кантом, отказываясь от бледно-зеленой формы, положенной егерям заповедника. На вид ему было лет сорок, то есть он был значительно старше жены, правда, походил на тех мужчин, которые кажутся более сильными и мужественными в сорок лет, чем в двадцать пять.

Молина подошел к детективу. Он, конечно, знал, для чего тот пришел.

– Что вам нужно? – спросил он.

– Я хотел бы задать вам пару вопросов.

– О чем? – недоверчиво спросил высокий и смуглый Молина, с вызовом закидывая голову немного назад.

– О том дне, когда убили девушку.

– Вы полицейский?

– Нет.

– Журналист, – заключил тот.

– Нет, я частный сыщик.

Молина посмотрел на него с большим любопытством – такого он не предвидел.

– Спрашивайте у полиции. Я уже рассказал им все, что знал.

– У них я уже спрашивал. Они сказали, в то утро по графику вы были единственным егерем в этом секторе заповедника и должны были следить, чтобы никто туда не забрел.

Молина пристально посмотрел на него, прикидывая, что, должно быть, детектив пользуется благосклонностью лейтенанта, раз получил эту информацию.

– Две тысячи гектаров – слишком большая территория, чтобы видеть всех входящих и выходящих, – ответил Молина поспешно, словно ответ уже был у него наготове и он им не раз успешно пользовался.

Купидо понял, что просто так из него много не вытащишь. Молина был из тех людей, которые ко всему относятся с подозрением, и не поймешь, руководствуются они хитростью или здравым смыслом; он явно был способен утаить информацию. Рикардо решил, что должен показать ему: он не чужак, он свой.

– Вы знали девушку, – сказал детектив и увидел, что охранник даже вздрогнул от неожиданности, а его жена заинтересованно подняла голову.

– Кто вам это сказал? – отреагировал он. Смотритель пытался казаться безразличным, но Купидо уже понял, что попал в точку.

– Маркос Англада, жених девушки.

– Вас нанял жених?

– Да.

– Я и вправду знал ее, – начал объяснять Молина, словно успокоился, услышав знакомое имя. – Видел несколько раз.

– Когда?

– Сначала они с женихом чуть не устроили пожар в лесу. В другой раз она попросила проводить ее до какого-то места в заповеднике, где собиралась рисовать. Это часть моей работы, все равно что провожать охотника до засады, хоть она и не стрелять шла. Она написала заявление в дирекцию, и ей дали разрешение.

– Вы видели ее в субботу?

– Нет. Да и не мог видеть. Ее убили в зоне, куда доступ открыт для всех, – мы там появляемся гораздо реже. Кроме того, нелегко встретить человека в лесу.

– Вы были близко от места убийства в то утро?

– Нет, – повторил егерь, теряя терпение. – Тем утром я был в совершенно другом месте.

– Вы никого не видели? Какую-нибудь машину?

– Я уже сказал вам, что никого и ничего не видел.

Он демонстративно посмотрел на часы. Затем направил взор в сторону леса, будто там его кто-то ждал, и сказал:

– У вас все?

– Пока да, пока вопросов больше нет. До свидания, – добавил Купидо, обращаясь также и к женщине.

На обратном пути он спросил себя, мог ли Молина убить девушку, и не удивился, когда сам себе ответил утвердительно. Хотя тот производил впечатление человека, склонного скорее к мелким кражам и взяткам, чем к убийству, сыщику показалось, что, если его вывести из себя, он может зайти слишком далеко. Купидо давно усвоил, что на убийство человека может толкнуть как характер, так и стечение обстоятельств. Молина был бы хорош на войне: безнаказанно убивая под защитой флага, он был бы, что называется, хорошим солдатом. Но то, как убили девушку, не увязывалось в голове Купидо с этим человеком: тот бы наверняка прежде изнасиловал свою жертву. Многим женщинам, ценящим грубую мужественность, он показался бы привлекательным, но не городской девушке – какой Купидо представлял себе Глорию, – вернее, молодой женщине, красивой и независимой, которой больше нравится нежность, чем брутальность.

Женщина в черном объяснила, где найти ее мужа: в маленькой усадьбе, окруженной оливковыми деревьями, в трех километрах от Бреды, на полпути между городом и заповедником. Купидо понимал, что встреча будет нелегкой. Ему были нужны сведения, но он не мог подвергнуть старика обычному полицейскому допросу: что вы делали в тот день, в тот час? Какие у вас были отношения? Когда вы видели ее в последний раз? Кто мог желать ее смерти? Он знал Клотарио еще с детства и двадцать лет назад не раз видел его на старой дороге, верхом на дряхлом муле с потертой упряжью шкурой; именно этот мул сопровождал старика в паломничестве, лишившем его всякого высокомерия. В молодости Клотарио вступил во Французский легион, но на военной службе не преуспел и вернулся в Бреду, чтобы открыть таверну и возделывать неплодородные земли, как раз когда добрая половина местных крестьян начала покидать их. В те времена он был человеком сведущим в законах, сильным и спесивым, кичился своими путешествиями и тем, что мог произнести два десятка слов на плохом французском. Все называли его дон Нотарио – с оттенком насмешки, которую он, однако, никогда не улавливал. Его младший брат, отец Глории, также был военным, причем сделал неплохую карьеру. Он завербовался добровольцем в авиацию, потому что уже тогда ему хватило ума, чтобы предвидеть, какие рода войск со временем окажутся в особом почете, а какие обречены на прозябание. Хотя он дослужился до майора, в Бреде поговаривали, что его манера управлять самолетом всегда внушала ужас тем, кто летал вместе с ним, что они не могли понять, как он исхитрялся удерживать аппарат в воздухе и приземляться, не разбив его. Парень-призывник, служивший в той же части, где и майор, спустя годы рассказывал Купидо, что тот однажды пилотировал двухместный боевой самолет, демонстрируя одному высокому чину из какой-то арабской страны все преимущества их машин, и случайно нажал кнопку катапультирования, выбросив из кабины своего испуганного гостя вместе с креслом; спас араба лишь автоматически раскрывшийся парашют. Правдой были эти истории или вымыслом – но он дослужился до высоких чинов. Таким образом, еще раз подтвердился парадокс: во многих семьях одному брату удается все, за что бы он ни взялся, у другого же все валится из рук, хотя у обоих схожие способности, воспитание и одинаковые возможности. Клотарио сменил высокомерие на смирение, когда произошел печальный случай с его младшей дочерью Росарио. Вспомнив ее, детектив грустно улыбнулся. В выпускном классе в нее были влюблены все мальчишки. Теперь ее двоюродная сестра была убита, и Купидо попытался представить себе улыбку Глории: интересно, она была такая же очаровательная, как у Росарио? И была ли Глория настолько привлекательной, что мужчины кружили около нее, как мотыльки вокруг лампочки? Когда пришло лето, Росарио сбежала с юным тореро, который приехал в Бреду на праздники. С тех пор Клотарио сник и потерял интерес к жизни, закрыл таверну и, униженный, скрылся от посторонних глаз. Возможно, он и хотел уехать из Бреды, отправиться в большой город, где никто его не знал и где у него был брат-военный, продолжавший подниматься по служебной лестнице. Но не сделал этого и, наверное, именно тогда затаил злобу, в которую всегда, рано или поздно, перерастает зависть. Брат, преуспевший в том, в чем другой потерпел неудачу. Брат, летающий высоко в небе, в то время как другой вынужден жить за счет жалкого урожая овощей, злаков и масла и возделывать бесплодную землю, не имея ни минуты отдыха, и эта земля по-прежнему знает лишь фанеги и арробы[9], когда весь мир уже перешел на гектары и тонны. Он был обречен на примитивный быт, и ничего невозможно было изменить, по ночам воровски охотился со старым, привезенным из Африки ружьем на кабанов, которые, привыкнув к безопасной жизни в заповеднике, подходили, время от времени, к самой усадьбе. Он подстерегал их, держа палец на предохранителе, не из-за мяса и не из-за удовольствия, получаемого от охоты, а лишь потому, что его выводил из себя скудный урожай, который давала ему земля. Маркос Англада намекнул Купидо, что они унаследуют все имущество Глории: мадридскую квартиру, студию, маленький дом в Бреде, автомобиль, картины. Знал ли Клотарио, какую ценность все это представляет?