Испанские монархи поспешили приказать своему послу в Риме Бернардино де Карвахал (дальнему родственнику Кортеса и епископу Бадахоса) активизировать деятельность. Вероятно, в начале марта, когда стало известно о возвращении Колумба, прелат приложил все усилия, чтобы добиться от папы желанной буллы. Он достиг цели, поскольку Александр VI подписал буллу «Inter caetera» 3 мая 1493 года, то есть со времени возвращения адмирала не прошло и двух месяцев. Для папы дело было деликатным: он не мог нарушить обещаний, данных португальцам его предшественниками, и тем более не желал ставить препоны Изабелле и Фердинанду, которые только что завершили Реконкисту и выступали победителями-крестоносцами католичества. Поэтому из-под его пера вышел довольно туманный документ, по которому тем, кого он обозначил Католическими королями, передавались земли, открытые Колумбом, в обмен на обязательство их христианизировать. В тексте говорится об «очень удаленных островах и суше», расположенных «на западе, в направлении Индий», «в море-океане, в котором еще никогда не плавали суда».[41]

Хотя папа и пытался в своей булле объяснить, что привилегии, дарованные Кастилии, имеют тот же характер, что и те, которыми уже пользовалась Португалия «в Африке, Гвинее и на Золотом Берегу», этот документ не мог не вызвать раздражения у португальского короля Жуана II, мало расположенного уступать территории, которые булла 1481 года передавала ему де-факто. Папа был вынужден пересмотреть свой текст, и в июне он вновь издает буллу под тем же названием и почти под той же датой (4 мая), только содержание ее претерпело существенные изменения. На этот раз Александр VI обозначил настоящую демаркационную линию, проложенную «на 100 лье к западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса». Эта вторая булла «Inter caetera» осуществила настоящий раздел мира между Португалией и Испанией: к западу от этого меридиана, соответствующего примерно 38° западной долготы, все отходило Испании. Раздел – не самый честный – отдавал всю Америку в руки Католических королей.

Понимая, что ее пока еще тайные бразильские колонии могут уйти в другие руки, Португалия предлагает Кастилии прямые переговоры. Делегации еще находились на пути в Тордесильяс, что возле Вальядолида, когда 25 сентября 1493 года Колумб отправился в новую экспедицию уже во главе флотилии из 17 кораблей и команды в 1500 человек. Между тем Александр Борджиа выпустил третью редакцию своей буллы под названием «Eximiae devotionis» от 3 мая, хотя написана она была в июле. Новая версия лучше балансировала между привилегиями, предоставленными Португалии, и теми, что были дарованы Испании. Но новые формулировки не могли изменить сути вещей.

Португалия имела некоторое преимущество при переговорах с Кастилией: она знала предмет торга – Бразилию, тогда как другой стороне о ней не было известно. В декабре, когда полномочные представители были близки к соглашению, Александр VI издал четвертую буллу «Dudum siquidem», помеченную задним числом – 25 сентября. Булла имела эффект разорвавшейся бомбы. Папа уточнил, что испанские владения простираются к западу от известной линии «вплоть до восточных областей Индии». Естественно, что португальцы, имевшие виды на Индию, куда они собирались добраться в обход Африки, не могли с этим примириться. Но португальско-кастильские переговоры, зашедшие на какое-то время в тупик, возобновились, и 7 июня 1494 года был подписан Тордесильясский договор, по которому были четко обозначены зоны влияния в Северной Африке и в Атлантике. Демаркационная линия север – юг, установленная папой, была отодвинута к западу на 370 лье от островов Зеленого Мыса. Этого перемещения, передвинувшего меридиан на 46°30 западной долготы, было достаточно, чтобы включить восточную оконечность Бразилии в зону португальских владений. Политическая география Америки была сформирована и скреплена печатью.

В том же году папа официально пожаловал Фердинанду и Изабелле титул «Католических королей». Он уступил им право назначения лиц на церковные должности для решения задач по христианизации «Западных Индий», то есть Америки. Обязательство обращения американских туземцев в христианство в ответ на привилегии приобретало юридический характер, и проверка качества выполнения взятого подряда поручалась Католическим королям и их наследникам. Такова была правовая ситуация, когда Кортес сошел на берег в Санто-Доминго.

Саламанка

В 1499 году четырнадцатилетний Кортес поступает в университет в Саламанке. Его отец родился в этом городе и имел необходимые связи, чтобы юный Эрнан был принят в это престижное заведение. Университет Саламанки был основан в начале XIII века и быстро превратился в интеллектуальный центр первого плана наряду с университетами Парижа, Оксфорда и Болоньи. В конце XV века Саламанка стала очагом бурного развития литературы и влияние ее было велико. Именно здесь один из самых блестящих профессоров Антонио Небрийя написал свою основополагающую «Грамматику кастильского языка» («Gramatica sobre la lengua castellana»), которая увидела свет в 1492 году. В посвящении королеве Изабелле он напомнил ей, что «язык – это спутник империи во все времена». В том же году Небрийя издал латино-испанский словарь, призванный придать испанскому языку статус культурного. Среди профессоров университета преподавал в то время некто Франсиско Нуньес де Валера. Так случилось, что этот юрист и нотариус (escribano) женился на Инее де Пас, внебрачной дочери дедушки Монроя, а значит, сводной сестры Мартина Кортеса. В доме Нуньесов и проведет Эрнан все время своей учебы в Саламанке, которая не продлилась и двух лет. Зимой 1501 года, к большому разочарованию родителей, желавших для сына службы при дворе, Кортес возвратился в Медельин. «Родители встретили его неласково, поскольку они возлагали все надежды на своего единственного сына и мечтали, что он посвятит себя изучению права, каковая наука повсюду в большой чести и уважении».[42]

О непродолжительности университетских занятий Кортеса было высказано немало пустых и совершенно несправедливых суждений. Так, например, под вопрос ставилось знание конкистадором латыни. Вздор. Все, кто знал его, подтверждают, что он прекрасно владел латинским языком, как и все эрудиты того времени. «Он говорил на латыни, – пишет Берналь Диас дель Кастильо, – и когда он беседовал с просвещенными людьми или с теми, кто обращался к нему на латинском, он отвечал им на этом языке». «Он слегка увлекался поэзией, – добавляет хронист, – он слагал стихи или куплеты в прозе, и когда он говорил, он выражался степенно и охотно использовал весьма искусные риторические обороты». Лас Касас и Маринео Сикуло, бывший учителем Кортеса в Саламанке и ставший его первым биографом, также подтверждают его хорошее владение латинским языком. Кроме того, Кортес любил вставлять латинские цитаты в свои доклады, и его записи на испанском также грешат этой практикой, которая была своего рода манией образованной элиты. В знании латыни, являвшемся символом принадлежности к миру клерков, стряпчих и ученых, нет ничего удивительного, так как все предметы в университете Саламанки преподавались на этом языке. С большой долей уверенности можно утверждать, что Кортес владел латинским еще до поступления в университет, иначе его просто бы не приняли в это престижное учебное заведение.