Мистер Дейтон-Кларк был явно доволен собой. Он вновь предпринял решительные действия. Возможно, их результатом станет нарушение каких-то ничего не значащих норм этикета. Однако чрезвычайные обстоятельства, в которых оказался колледж, полностью оправдывали все его решения. Декан снова украдкой посмотрел на Эплби (безусловно, перед ним был настоящий джентльмен) и изящно завершил аудиенцию.

– Прекрасно, – произнес он. – Все разрешилось как нельзя лучше. Вы, разумеется, окажете нам честь, отужинав с нами в общей трапезной. Остается лишь сожалеть, что встреча за «высоким столом» состоится при столь грустных обстоятельствах.

Подобного приглашения Эплби явно не ожидал, и его служебный долг обязывал к возражениям. Однако мистер Дейтон-Кларк набрал номер на телефоне цвета слоновой кости и что-то бормотал в трубку, поправляя мантию.

– Ничего страшного, ничего страшного, – повторил он, очевидно, на возражения Эплби. – Вам никоим образом нет необходимости переодеваться. Некоторые члены Ученого совета вообще не снисходят до этого. Мистер Хэвеленд, например, придет в чем был. Он никогда не переодевается к трапезам. Это раздражает, боже мой, раздражало несчастного доктора Амплби. На самом же деле эконом ежедневно приносил ему уведомление, и если Хэвеленд оказывался в зале собраний в своей твидовой паре, ректор очень часто вообще там не появлялся. Боюсь, они друг друга терпеть не могли. Мистер Эплби, позвольте мне проводить вас вниз.

Эплби послушно последовал за ним, чувствуя, что выиграл очко. Преподобный и достопочтенный декан, последние полчаса произносивший высокопарные и благонравные речи, вдруг унизился до банальной мелочной сплетни.

Одним из замечательных литературных произведений на университетскую тему является «Зулейка Добсон», довольно милая книга Макса Бирбома, в которой все до единого студенты, отчаявшись завоевать симпатию героини, бросаются в роковые воды реки Айсис. Так называют отрезок Темзы, протекающей в районе Оксфорда. Самое интересное, как известно, происходит в конце. Жизнь идет своим чередом, и вечером преподаватели, как обычно, приходят в залы собраний нескольких колледжей. Они ужинают за «высокими столами», совершенно не замечая опустевшие скамьи, где некогда сидели поголовно сгинувшие студенты.

Инспектор Эплби тотчас же вспомнил эту историю, входя в зал собраний колледжа Святого Антония вскоре после происшествия, унесшего не множество жизней, а всего одну. Весь колледж уже был в сборе, когда Эплби в сопровождении мистера Дейтона-Кларка поднимался на невысокий помост. Вокруг «высокого стола» стояли члены Ученого совета, в большинстве своем в мантиях или в смокингах. Выглядели они серьезно и мрачно, однако не мрачнее, чем того обычно требовал предшествовавший трапезе церемониал. Чуть ниже во всю длину зала тянулись столы, расставленные «по статутам». Два стола для студентов, не получавших стипендию и плативших за пансион, одетых в короткие мантии. Такой же стол для более состоятельных, в одеяниях подлиннее. И, наконец, короткий стол для бакалавров, облаченных в мантии до пят. У кафедры рядом с «высоким столом», готовый вознести молитву, стоял псаломщик, голубоглазый студент с личиком херувима, изо всех сил старавшийся выглядеть солидным. Негромкий шепот в зале тотчас смолк, когда декан снял шапочку и церемонно поклонился «херувиму». Тот ответил глубоким поклоном, хотя и не столь церемонным, и принялся с невероятной быстротой тараторить что-то на средневековой латыни. Закончив, псаломщик поклонился, декан поклонился в ответ. Затем мистер Дейтон-Кларк сел, и все, включая Эплби, последовали его примеру. Ритуал соблюдался неукоснительно. Однако вслед за этим зал не наполнился гулом голосов, как это обычно бывает. В колледже Святого Антония разговаривали, но очень мало и тихо. Тон задавал «высокий стол», и псаломщик, обмениваясь короткими репликами со своим соседом, ученым мужем, старался следовать ему. Со стен, обшитых уходящими под высокий сводчатый потолок темными деревянными панелями, давно ушедшие государственные деятели, богословы, поэты и философы, за многие века вышедшие из стен Святого Антония, взирали на тщательно соблюдаемый церемониал.

Эплби оглядел своих соседей. Быстро пересчитав их, он пришел к выводу: все члены Ученого совета сочли своим долгом явиться к общей трапезе. «И снова этикет», – подумал Эплби. Благопристойность также проявлялась в том, что никто не смотрел на него с любопытством. И те же приличия, понял он, требовали от него осторожности и нарочитой внешней безразличности. Он сидел справа от декана, а рядом с ним, как выяснилось из произнесенных вполголоса представлений, расположился мистер Титлоу. Это был мужчина средних лет, довольно привлекательной наружности, немного вялый и нервозный.

«Нынешнее состояние Титлоу, – быстро решил Эплби, – плод постоянной раздражительности или какого-то внутреннего волнения».

Из всех сидевших в тот вечер за столом лишь Титлоу выглядел как человек, обладающий воображением или, как говорится, быстрым умом. У него были длинные, несколько приплюснутые пальцы, словно сошедшие со старинного портрета, что гармонировало с подвижным ртом и острым взглядом. Однако нос у Титлоу был, как говорят, «упрямый».

«Если верить физиономистам, – заключил Эплби, – то Титлоу человек с блестящими способностями, однако весьма ненадежный».

Прямо напротив Эплби сидел доктор Барочо, тучный мужчина со сверкающими глазами и ослепительной доброжелательной улыбкой, евший досыта и от души. Он представлял собой классический образец этакого «сценического» иностранца, который упрямо остается верен в чужой стране традициям своего отечества. Он был классическим представителем одной из древнейших мировых культур – латинско-средиземноморской. Доктор Барочо, как подсказывал Эплби его аналитический ум, по праву рождения являлся обладателем чего-то такого, чему его коллеги все еще усердно учились. И мыслил он не так, как остальные… Но вот чем Барочо действительно не владел – так это языком своих коллег. Он с трудом пытался объяснить, что где-то потерял или забыл свою мантию.

«Интересно, – подумал Эплби, – оторвался бы он от большого куска жареной камбалы, если бы узнал, для чего сейчас используется его мантия? Скорее всего, нет».

– Вы не заметили ее, скажите, Титлоу, Эмпсон, Поунолл, прошу вас? Вы не видели, куда я положил мантию, Поунолл, совсем не видели? Титлоу, вы тоже нет?

Эту мольбу о помощи встретили не очень-то учтиво. Желчный циник, оказавшийся профессором Эмпсоном, пробормотал, что Барочо вдобавок оставил где-то свою голову. Эта ремарка навела испанца на мысль, которую он тотчас же принялся развивать.

– Ах да! Вы помянули нашего покойного главу! – воскликнул он и перекрестился с печальным видом, который соответствовал упоминанию имени доктора Амплби. Затем его, очевидно, осенило, и он повернулся к Титлоу: – Хочу спросить вас вот о чем. Вы говорите о главах учебных заведений, и это университетские заведения, колледжи. Нет? Потом вы говорите о домах, где надежно, как за каменной стеной. И это тоже наши университетские заведения. Так ведь? Скажите, а здесь заведения надежные?