Зачем же Фрейдбергам понадобились Гротгус и Мясоедов? Что за шарада? Дело в том, что Подушкин, несмотря на свои грязные антисемитские выпады, по сути был прав: барона и бывшего жандармского офицера привлекли для представительских целей, дабы с их помощью заручиться симпатией людей влиятельных и властных, а также в качестве страховки на случай катастрофы. Гротгус впоследствии признался, что основным его вложением в деятельность компании, за которое он получал вознаграждение в 50 рублей в месяц, было «улаживание недоразумений с властями»88. Очевидно, что Мясоедов, хотя он и получал значительно большее жалованье и принимал более близкое участие в делах «Северо-западной», чем обнищавший балтийский дворянин, играл в компании роль того же пошиба.

Председательство в «Северо-западной компании», конечно, давало Мясоедову небольшой доход, однако никоим образом не могло заменить полноценной службы, не говоря уже о карьерных перспективах. Впрочем, в середине 1909 года Трусевич покинул Департамент полиции, что открыло Мясоедову возможность для возвращения. Для этого необходимо было отравиться в Петербург и максимально активизировать семейные связи. Фрейдберги, проявив щедрость, предложили оплатить его переезд и настояли на том, чтобы содержать его столичную квартиру, которая должна была одновременно служить конторой «Северо-западной пароходной компании». Вначале Сергей с Кларой поселились на Большой Морской, позже перебрались в более просторную квартиру на Колокольной.

В сентябре 1909 года Мясоедов подал министру внутренних дел Столыпину прошение с просьбой о восстановлении на службе в Отдельном корпусе жандармов. Изобразив себя невинной жертвой чудовищного заговора, он предложил собственную версию того, что произошло в Вержболово и Вильне в 1907 году. Мясоедов утверждал, что своим выступлением в виленском суде он отнюдь не желал проявить неуважение к полиции, что не его, а адвокатов-либералов нужно винить за то, что его показания попали в прессу. Тут же он подробно перечислял свои заслуги в деле охраны закона и порядка за четырнадцать лет службы в Вержболово, при этом сильно утрируя факты: «Я вел беспощадную борьбу с тайной эмиграцией… я немедленно в корне прекращал все попытки к забастовкам благодаря тому авторитету, которым я пользовался в Вержболове среди железнодорожных служащих и местных учителей». Мясоедов в красках описывал проведенные им задержания сотен революционеров, тысячи перехваченных революционных книг и брошюр, кроме того, он «всегда оказывал полное содействие охранным отделениям и их агентам»89. Однако аргументы и мольбы Мясоедова не тронули Столыпина. Он велел своему заместителю П.Г. Курлову сообщить Мясоедову, что дело его пересматриваться не будет и что он никогда, ни при каких условиях не будет принят на государственную службу.

К поражению по бюрократической линии добавилось нечто столь ужасное, по сравнению с чем все несчастья, обрушившиеся на Мясоедова в последние годы, показались ничтожными: по нелепой случайности, при аварии лифта, погиб Николай, восьмилетний сын Мясоедова90. Удар был сокрушительным — оба, Сергей и Клара, были безутешны. Есть браки, которые такие страшные несчастья, как гибель ребенка, разрушают, другие же непонятным образом становятся крепче, сплоченные общим горем. Несмотря на то что супружеская жизнь Мясоедовых была многие годы далеко не идеальной, в их случае, видимо, имело место последнее. Клара более не угрожала разводом, Мясоедов прекратил волочиться и стал больше времени проводить дома. Возможно, впрочем, это было связано не столько с угрызениями совести, сколько с его душевным состоянием — он впал в глубокую депрессию, полностью парализовавшую его волю и на время лишившую вкуса к жизни, общению и развлечениям, в том числе интереса к женскому полу.

Нам же пора начать распутывать следующий клубок событий. Оставим на время Сергея Николаевича: вот он сидит в полумраке своего петербургского кабинета, глаза его мокры от слез — то и дело прикладываясь к рюмке, он оплакивает и погибшего сына, и собственную разбитую жизнь.

На холмах и по долинам вдоль высоких днепровских берегов привольно раскинулся Киев, древнейший славянский город Российской империи. В начале XX века он был одним из самых динамично и быстро развивающихся городов Российской империи. Население, в 1874 году составлявшее 127 тыс. человек, к 1897 году выросло почти в два раза, а к 1910-му увеличилось еще вдвое. К началу Первой мировой войны процветающий мегаполис вмещал 626 тыс. жителей1. Стремительные темпы роста ставили перед городскими властями сложнейшие задачи, потребность в муниципальных услугах значительно превосходила возможности. Так, днепровская вода в черте города была такой грязной, что в 1907 году санитарные службы объявили ее непригодной для использования. Однако из-за высокой стоимости и ограниченных возможностей артезианских колодцев, единственной альтернативы Днепру, тысячи киевлян продолжали пить воду из реки, несмотря на химический запах и сильную примесь сточных вод, придававших ей характерный грязно-желтый цвет2.

Подобно многим другим городам, находящимся за пределами центральных великорусских областей, Киев отличался этническим и культурным разнообразием. Официально город считался «русским», русский был языком делопроизводства, образования и торговли, но немалую долю его жителей (почти четверть) составляли этнические украинцы. Вместе с русскими и украинцами в городе с давних пор обитали поляки, евреи и белорусы.

Своим экономическим благосостоянием Киев был обязан виноделию и торговле свекловичным сахаром. Введение в первой половине XIX века жестких тарифов на импорт тростникового сахара вызвало развитие на Украине мощной вертикально интегрированной производственной структуры, подчиненной выращиванию и обработке сахарной свеклы3. В одной только Киевской губернии в 1892 году более 74,5 тыс. га земли было занято сахарной свеклой, дававшей урожай в 900 тыс. тонн4. В Киеве насчитывалось 117 заводов, производивших свекловичный сахар; кроме того, большая часть других городских производств напрямую зависела от сахарной промышленности, поскольку изготавливала трубы, вентили, котлы и прочее оборудование для оснащения рафинировочных заводов.

Помимо этого, Киев был важным административным центром, власть в котором была представлена не только губернатором, но и генерал-губернатором — этот высокопоставленный чиновник был наделен широкими полномочиями в управлении более 13 млн людей, населявших 64 тыс. кв. мили, составлявшие три губернии — Киевскую, Подольскую и Волынскую5. Киев играл видную роль и с военной точки зрения: в нем размешались штабы 9-го и 21-го армейских корпусов; кроме того, город служил опорным пунктом военного округа, в который входили Киевская, Черниговская, Курская, Харьковская и Полтавская губернии. В стратегии обороны рубежей империи Киевскому военному округу, граничившему с Австро-Венгрией, отводилась особая роль. В случае военного кризиса в округ должны были быть стянуты войска, которым предстояло выступить против Австро-Венгрии; с началом войны главе округа предстояло принять полевое командование и повести эти части в бой. В начале 1905 года командующим войсками Киевского военного округа был генерал-лейтенант В.А. Сухомлинов, чье имя оказалось неразрывно связано с делом Мясоедова.