– Наташа пришла, – представила меня своим студентам Ирина Александровна Жигалко.

– Вот, принесла, – протянула я свое книжное сокровище.

– Передай Андрею. Он хотел почитать.

Неохотно, из рук в руки, передаю черный томик со светлой полоской – «Солярис» Станислава Лема – молодому человеку, сидящему в моем любимом кресле-качалке. Он, не глядя на меня, берет книгу, покусывая кончики топорщащихся усов и глядя в не желающий разгораться камин. Выглядывает солнце, и одновременно вспыхивает в камине огонь, освещая молодые лица.

Со мной говорили на «вы», предлагали сыграть в настольный теннис. Андрей, Андрон, Василий… Разве тогда, в свои тринадцать лет, я могла заглянуть в будущее и за неясной пеленой дождя увидеть и услышать Тарковского, Кончаловского, Шукшина?..

Я была счастлива детской радостью, что строгий студент с прической «под ежик» говорит со мной на «вы», но все-таки простить его, забравшего мою любимую книгу, я не могла.

Разве я знала тогда, что мы еще встретимся на планете Солярис?

Сколько времени нужно человеку, чтобы распознать, что он суть более космическое существо, чем земное? Очень люблю сказку Андерсена о гадком утенке. Вот он вылупился из яйца, огляделся и сказал: «А ведь мир гораздо больше, чем я предполагал, когда сидел в яйце».

Думаю, что не раз это с нами со всеми произойдет, когда мы скинем с себя одну из телесных скорлупок.

Впервые я услышала об Алтае и Чуйском тракте от бабушки. В моей детской фантазии переплелись тогда волшебные травы выше всадника на коне, лабиринты таинственных пещер, где сталагмиты и сталактиты таили облики людей и животных, сказания о красавице Катуни и волшебных рогах маралов. Бабушка рассказывала, как, посадив мою маму – ей тогда было семь лет – на лошадь и привязав ее к седлу, она совершала многодневные путешествия по Горному Алтаю и писала очерки в журнал «Сибирские огни».

А. Герман «Путь в Монголию»

Когда попадаешь в Сибирь первый раз в жизни, она оказывается совсем не такой, как ты ее представлял.

Обходя географические сведения, воображение всегда рисовало Сибирь как что-то очень однообразное, суровое, северное, трудно переносимое, малокрасочное. Между тем Сибирь – это грандиозный материк, где есть свой собственный север, свой юг с неимоверно жарким южным солнцем, с переменами климата от высокогорного, как на курортах Швейцарии, до степного, как в ковылях Кубани.

На Чек-Атаманском перевале в Ойротии вы собираете во множестве редчайший альпийский цветок эдельвейс, ради которого швейцарцы рискуют головой, ища его над пропастью. А через несколько часов, в той же Ойротии, вы на границе пустыни Гоби и под вами, через какой-то метр в глубину, вечная мерзлота.

Но вот вы спускаетесь по течению горных рек ниже и ниже, на уровень примерно Железноводска, и тут, в садах Чомала, можете видеть медленно созревающие грозди сибирского винограда.

Нельзя представить себе более красочной страны, чем Сибирь. Даже земля здесь горит, она – «ярь», багрово-малиновая под Красноярском, голубая, желтая, розовая в Кош-Агаче от окисей металла. Даже вода здесь горит: в Кулунде есть озеро цвета рубина – от густой примеси йода.

Книга о Сибири еще не написана, обаяние Сибири еще не раскрыто, это до сих пор «спящая красавица», которую не поцеловало искусство.

Но мы живем в грозные дни войны. И красота земли отступает перед нашим требовательным, критическим отношением к тому, что происходит.

Шестнадцатилетней девчонкой ступила я впервые на алтайскую землю. В дальнее путешествие отправились мы с моей тетушкой Ниной, родной сестрой мамы, работавшей в то время редактором в журнале «Сибирские огни», дядей Игорем Maлюковым, художником, и моим братом Андреем, который в то время уже учился во ВГИКе на режиссерском факультете у Ефима Дзигана.

Мы добрались до Бийска и далее на автобусе до Чуйского тракта. Выйдя из автобуса в горах и впервые увидев кедры над головой, я ощутила то, что более никогда со мной не происходило. Сильное впечатление от торжественных кедров вызвало во мне какое-то глубинное воспоминание, наполнило душу восторгом. Я почувствовала мощную вибрацию, которая стремительно пронеслась по всему организму и затронула сердце. Из глаз потоком вырвались слезы радости. В сознании пронеслась мысль: «Я здесь была, это моя родина». Состояние неземного счастья продолжалось несколько минут и запомнилось навсегда.

Остановились мы в поселке Элекманар на Чуйском тракте. Еще в автобусе узнали от молодого корреспондента о таинственной местности, где люди сохраняют древние традиции, ходят в старинных одеждах и, что нас с Андреем особенно поразило, даже не знают о существовании советской власти.

Молодой корреспондент хотел прыгнуть с парашютом в эту местность, потому что подъездов к ней никто не знает.

– Может быть, Вы со мной? – с надеждой предложил парень.

– А обратно-то как? – спросила я.

– Обратно?

– Ну да, как мы вернемся?

Видимо, этот вопрос не стоял на повестке дня, главное было – попасть туда. Я представила, какое впечатление окажет наше исчезновение с братом на тетю Нину и дядю Игоря, и мы с Андреем порешили прыгнуть как-нибудь в другой раз.

От Элекманара мы уходили в тайгу на семь-восемь километров, собирая горную клубнику и исследуя пещеры.

Раз забрели на стоянку ойротов, державших овец и коров.

Две белобрысые девчушки шести-восьми лет встретили нас с восторгом. Они спрашивали нас о Москве, о Кремле, о Ленине. Я очень жалела, что у нас не было с собой открыток. Палочкой на песке я рисовала и Кремль, и Мавзолей, и многоэтажные дома. Никак не могла объяснить алтайским девочкам, для чего нужны балконы, домов выше двухэтажных они никогда не видели. Девочки были одни в ожидании взрослых и играли камешками и щепками, выяснилось, что и кукол они никогда не видели.

Младшая ввела меня в дощатый сарай с земляным полом и одной большой деревянной лежанкой, вокруг нас жужжали зеленые мухи.

– Вот, – с гордостью сказала она, показывая на земляной пол и приговаривая, – здесь ляжешь ты…

Старшенькая девочка, видимо, уже сознавая убогость ночлега, вздыхала и опускала глаза.

– А почему же вы в доме не живете? – спросила я, углядев невдалеке хороший, рубленный из лиственницы, дом.

– Так там же змеи, – отмахнулась младшая. И заявила таинственно: – Я сейчас тебя угощу – вкусно!

В жилище стояла длинная долбленная из дерева посудина. Девочка подхватила немытую банку и залезла с ней по локоть в долбленку. То, что она зачерпнула и извлекла наружу, было желто-беловатое и пахло кислым.

– На, пей, – протянула мне жидкость девчушка.

– А это что?

– Чигень! – сказала девочка и причмокнула губами. – Да пей же.