В день, когда пал Перай, я не видел снов. Перай был крупнейшим скоплением лагерей беженцев в зоне безопасности Пенанга, из-за чего многие из нас обосновались прямо на противоположном берегу реки Баттерворт. Там, на основной территории зоны, добывать пищу было гораздо легче, чем на острове, где правительство ввело комендантский час. Именно Перай служил нам опорой, ежедневно питая кровью перед ночными схватками. Но служил он опорой и для людей, оставаясь последним центром производства военного снаряжения.

Когда началась атака, я крепко спал после своей самой ожесточенной схватки за последнее время. Ночью три десятка наших украдкой перебрались через защитную стену светляков вдоль узкого участка реки Джуру и нанесли удар в самое сердце огромного скопища полутрупов на подступах к Ток-Панждангу. Возвратились мы до крайности измотанные и опустошенные, так как ни на йоту не смогли приостановить продвижение мертвецов. Сквозь тонкие стены нашей экспроприированной квартиры мы слышали их коллективное завывание, разносимое утренним бризом.

– Завтрашней ночью все будет иначе, – заверила меня Лейла. – Джуру по-прежнему служит естественным барьером для светляков, а стена, которую они продолжают строить, с каждым днем становится все выше.

Нельзя сказать, что она меня убедила, но я был слишком утомлен, чтобы возражать. Мы упали в объятия друг друга и провалились в сон, еще не зная, какую бурю принесет с собой новый день.

Я проснулся кувыркающимся в воздухе, когда меня ударной волной отбросило к дальней стене спальни. Спустя мгновение кожу будто обожгло раскаленным добела железом. Взрывом выбило окна, и осколки стекла насквозь продырявили затемняющие шторы. Ослепленный проникшим внутрь дневным светом, с дымящимися ранами, я принялся кататься по полу, судорожно пытаясь нащупать руками Лейлу. Но Лейла нашла меня первой – притянула к себе за пояс и прикрыла плечом.

– Не сопротивляйся! – крикнула она и набросила мне на голову мантию.

Прыжок, звук разбивающегося стекла, и вот мы уже на бетонном полу шестью этажами ниже. Вскочив, Лейла с быстротой молнии сразу куда-то умчалась – я лишь слышал разносящиеся эхом звуки ее шагов по морю стеклянных осколков.

– Что… – только и смог прохрипеть я.

– Фабрики! – крикнула Лейла. – Пожар, какое-то происшествие… Они здесь! Они повсюду!

Я почувствовал запах ее обгорелой кожи. Насколько сильно она подверглась воздействию солнечного света? Сколько времени есть еще в запасе, прежде чем она сгорит полностью? Три секунды, пока ее не было, показались мне вечностью. Но вот я снова почувствовал ускорение прыжка. Миг, и мы ныряем в прохладную воду. Лейла моментально выпускает меня из рук.

Капюшон мантии смыло с лица, и я увидел, что небольшие ожоги, полученные в спальне, теперь превратились в обширные пузырящиеся раны. Я догадался, что Лейла отправила нас в Малаккский пролив. Сейчас она тащила меня за руку к затененным участкам под днищами стоящих на якоре судов. Таких было множество, с опустошенными топливными цистернами и палубами, битком набитыми спасающимися людьми. Для светляков, окажись они на дне пролива на нашем месте, корабли, наверное, выглядели бы как тучи. Мы нашли укрытие под сенью нефтеналивного танкера. По иронии судьбы он был пришвартован прямо над затопленным прогулочным катером. Мы привалились спинами к искореженному корпусу яхты и сидели так некоторое время, не в силах пошевелиться из-за шока и изнеможения. Лишь когда сместившаяся тень вынудила нас изменить положение, я смог оценить степень повреждений Лейлы.

Ее тело было почти полностью обуглено. Сколько раз я предупреждал Лейлу не спать голой! Я как зачарованный смотрел на ужасную маску, бывшую некогда ее лицом, и на крошечные частички сгоревшей плоти, которые лениво поднимались с поверхности оголенной белой кости. Лейла всегда так кичилась своей безупречной внешностью, так одержима ею была. Поэтому-то она и обратилась в одного из нас несколько веков назад. Самым жутким кошмаром для нее было лишиться красоты. В морской воде моих слез не было видно, за что я был благодарен судьбе. Вымучив ободряющую улыбку, я обнял Лейлу за почти полностью скелетированные плечи. Дрожа в моих объятиях как осиновый лист, она приподняла обугленную руку и указала в сторону пляжа Пеная.

Там, в облаке взбаламученного ила, по дну брели полутрупы. Разумеется, они нас не заметили, прошли мимо, словно нас и не существовало вовсе. Единственной их целью сейчас был пенангский остров, последнее укрытие людей. Мы безучастно наблюдали за процессией, из-за истощения даже не в силах убраться с ее пути. Один мертвец прошел мимо так близко, что споткнулся о мою вытянутую ногу. Когда он плавно, будто в замедленном кино, стал падать, я потянулся к нему, чтобы подхватить. Не знаю, зачем я это сделал. Лейла поглядела на меня недоуменно, а я с таким же недоумением пожал плечами. Ее опаленные, растрескавшиеся губы растянулись в улыбке, да так сильно, что нижняя губа разорвалась надвое. Я притворился, что не заметил. Улыбнулся в ответ и прижал к себе еще крепче. Так мы и сидели неподвижно, наблюдая за шествием армии покойников, пока озаренный оранжевым океан не сменил цвет на синий, потом снова оранжевый, затем пурпурный и наконец на благословенный черный.

На берег мы вышли через несколько часов после заката, в самый разгар ожесточенного сражения. Теперь пришла моя очередь помогать Лейле. Хромающая и дрожащая, она повисла у меня на шее, и мы бросились сквозь батальное пекло, которым была охвачена вся береговая линия. В Джорджтауне мне удалось найти глубокое надежное убежище среди руин рухнувшего небоскреба «Комптар». Сейчас нам хватило и того, что укрытие было недоступным для светляков и дневного света. Лейла неподвижно лежала на спине, а от ожогов на ее теле то и дело поднимался пар, но все, что я мог сделать, это держать ее за обезображенные останки руки и тихо мурлыкать песенку из ее далекой, почти забытой юности.

Мы провели среди развалин семь дней. Лейла восстанавливалась медленно. Каждую ночь с наступлением темноты я выбирался наружу и рыскал по округе в поисках крови. В Пенанге уцелело еще довольно много людей, которые продолжали отважно сражаться со все новыми толпами полутрупов, выходящими из моря. Те дни выявили самых благородных среди людей и самых подлых среди нас.

Нет ничего ужаснее, чем видеть, как свой убивает своего. Жертва была меньше и слабее. Ее убил крупный мужчина, чтобы завладеть пойманным ею человеком, который, как мне показалось, к тому моменту уже едва дышал. Безумие. Ведь живых светляков в городе было еще в достатке. Зачем драться из-за конкретно этого? Безумие, не иначе. Столько людей сошли с ума. А мы чем лучше? За те семь ночей я стал свидетелем нескольких других случаев убийств, одному из которых не было вообще никакого разумного объяснения. Между собой сцепились двое мужчин примерно одинаковой комплекции; они кусались, рвали друг друга на куски, и каждый из них пытался вырвать противнику сердце. В тот момент мне казалось, что я буквально зрительно вижу вирус чистого безумия, охвативший моих собратьев, зловещую силу, которая сталкивает их вместе, словно садист-ребенок игрушечных солдатиков. Позже мне даже подумалось, что это было и не братоубийством вовсе, а взаимно оговоренным самоубийством.