неотложной медицинской помощи субъект страдает от угрожающего жизни повреждения организма или заболевания, способного повлечь смерть, если безотлагательное лечение проведено не будет. Пациент слишком ослаблен, чтобы требовать медицинской помощи и дать согласие на лечение или отказать в таковом. Согласие на медицинскую помощь в этой ситуации предполагается или дается ближайшим родственником.

• В случае неотложной психиатрической помощи субъект вовсе не страдает от повреждения или заболевания. Он находится в сознании, способен попросить о медицинской помощи, однако недвусмысленно отказывается от медицинского вмешательства. Его доставляют в больницу силой и де-факто объявляют недееспособным с помощью двойного врачебного диагноза — «психического заболевания» и «общественной опасности».

Психиатрия и опасность

Рассматривая связь между либертарианством и психиатрией, необходимо помнить, что законы о психиатрической помощи наделяют психиатров властью и в результате — требуют от психиатров лишать свободы людей, которых они считают страдающими психическим заболеванием и представляющими опасность для самих себя или окружающих. Законы о госпитализации не требуют, чтобы «пациент» был, или был объявлен, умственно или законно недееспособным. Устного заявления психиатра о том, что человек «психически болен» и «опасен для себя или окружающих», достаточно, чтобы оправдать лишение его свободы. Рассмотрим гипотетический сценарий.

В течение весьма краткого периода снайпер убивает несколько человек. Полиция устанавливает, кто это, арестовывает его и заключает под стражу. Мы считаем, что насилие инициировал снайпер, а не полиция. Снайпер, однако, может настаивать на том, что он не начинал насилия, а лишь отвечал на несправедливые акты насилия против «его» народа.

Начиная с 1950-х гг. именно такого рода взаимное обвинение в инициировании агрессии мы наблюдали во всемирном масштабе, особенно на Ближнем Востоке. Практически каждый акт войны и каждое кровопролитие каждой стороной оправдывались как морально оправданные действия по самозащите. Как правило, политики также оправдывают обращение к насилию как меру, нацеленную на предотвращение или исправление неотложной ситуации, созданной врагами за рубежом или преступниками либо «опасными заболеваниями» внутри страны. Неотложная ситуация Гражданской войны позволила Линкольну превратить Соединенные Штаты из конституционной республики в централизованную страну. Сходным образом чрезвычайные ситуации Великой депрессии и Второй мировой войны позволили Рузвельту превратить США в бюрократическое, зарегулированное социальное государство. «Каждая коллективная революция, — предупреждал Герберт Гувер (1874‒1964), — въезжает на троянском коне “чрезвычайной ситуации”. Такова была тактика Ленина, Гитлера и Муссолини… этот прием создания неотложной ситуации — величайший прорыв, достигнутый в демагогии»78. Печально известный Жорж Жак Дантон (1759‒1794) заявлял: «Все принадлежит отечеству, когда отечество в опасности»79.

Когда эту рационализацию выдвигают в политическом контексте, либертарианцы ее видят, понимают и отвергают. Однако когда эта же самая рационализация появляется в психиатрическом контексте, либертарианцы часто на нее покупаются. Они принимают объявление психиатром человека «психически больным и опасным» в качестве правомерного оправдания тому, чтобы инициировать против него насилие. Иными словами, так называемые неотложные психиатрические состояния они считают моментами настоящих неотложных медицинских состояний.

Одной из причин этой глупости может быть власть непонятых слов. Такие термины, как «сумасшедший», «душевнобольной», «безумный», «шизофреник», «психотик», подразумевают идею насилия со стороны того, кто госпитализирован или склонен совершить насильственный поступок. Далее — классический пример кругового рассуждения, когда такой человек совершает акт насилия, люди признают психиатрическое истолкование этого — что он совершил его вследствие психической болезни и что болезнь «заставила» его нарушить закон или лишить себя жизни (поступок, который не нарушает уголовного права). Иными словами, некоторые либертарианцы некритически признают всю систему психиатрических диагнозов и законов о психическом здоровье, применяемых, чтобы навязывать эти диагнозы.

Либертарианцы могут испытывать затруднения с возражениями против психиатрического насилия, против того, что психиатр арестовывает, судит и лишает свободы психиатрического пациента — потому, что они считают сумасшедшего заблуждающимся и неразумным, в силу этого подлежащим опеке со стороны более разумных персон. В этом тексте я подробнее выскажусь о роли терминов «правильное—неправильное» в экономике и психиатрии80. Здесь достаточно нескольких предварительных замечаний.

Человек, совершающий ошибку, например неправильно складывающий числа, исправляет ее, как только он ошибку находит или ему на нее указывают. В противоположность этому так называемый человек с психозом делает ложное утверждение, например о том, что он — Иисус Христос, и никакие доводы или свидетельства обратного не разубедят его. Я предлагал считать, что многие такие ложные утверждения напоминают религиозные верования и могут пониматься как метафоры, похожие на ситуацию, когда мужчина называет свою юную дочь «мой ангел»81. Дело в том, что утверждения — неважно, верные или ошибочные, — это высказывания. Делать высказывания — это право, защищенное Первой поправкой. Священникам и политикам дозволяется делать утверждения, которые очень многие считают ложью. «Психотикам» — нет. Психиатры отказывают «тяжелобольному» психиатрическому пациенту в праве убегать от истины, «диагностируя» его ложь в качестве «психотического бреда». Понятно, что высказывания такого типа раздражают и расстраивают людей, к которым они обращены. Как правило, бредовые высказывания — это не угрозы, и произнесение таковых — это не преступление. Если мы освободим себя от хватки психиатрического соглашения, станет очевидно, что утверждение ложного высказывания — не преступление. Человек, утверждающий, что он — Бог или что у него пятнадцать личностей, — не агрессор. Он лжец.

Тем не менее психиатры в порядке вещей стигматизируют людей, делающих подобные высказывания — чему примером служит «слышание голосов», — в статусе «галлюцинирующих психотиков», соответственно, психически больных и опасных для себя и для окружающих. Хотя такое определение может показаться медицинским суждением или мнением, фактически это судебное решение. Психиатр, устанавливающий, что Джонс психически болен и опасен для себя или окружающих, выступает в той же роли, что и председатель жюри присяжных, объявляющий Джонса виновным в преступлении. В результате имеет место брутальная несправедливость, замаскированная под милосердную помощь.

• Предрасположенность к насилию («опасность») обычного преступника, отбывающего срок в тюрьме, засвидетельствована его прошлыми поступками. Его наказание — конечный срок заключения в тюрьме.

• Объективного свидетельства тому, что обычный острый душевнобольной предрасположен к насилию («опасен»), не существует. Его лечение — неопределенный срок заключения в психиатрической больнице.

С точки зрения неверующего, заявления о чудесах и уходящих в историю договоренностях с богами — два парадигматических проявления догматической веры — являются ложью. Один верующий утверждает, что Бог приказывает ему сделать обрезание своему сыну, другой — что освященный хлеб в буквальном смысле является плотью воскресшего Бога-человека, а третий — что Аллах есть единственный истинный бог и что человек по имени Мухаммед — его пророк.

Что из этих утверждений истинно? Что из них ложно? Что из них бред? Чтобы не запутываться в этих дебрях, либертарианец