— Вот он, мой возлюбленный сын! — Этим злорадным воплем завершался воинский ритуал, когда его пустая рука тянулась ко мне.

Только, похоже, эту игру я все-таки усвоил лучше — не зря так долго учился. Когда пальцы его почти коснулись моих волос, я отдернул голову и впился зубами ему в руку.

Он взревел от боли и ярости. Он пытался вырвать руку, но я вгрызался в нее зубами, словно горностай в кролика. Перед глазами моими поблескивал меч — это братец пытался совладать с собой, чтобы не перерубить мне шею, а потом швырнул его в самый дальний угол комнаты, стараясь освободить руки.

Он навис надо мной, хотел ущипнуть меня за нос, чтобы я разжал зубы, и тогда я изо всех сил ударил его в бок, под ребра.

Когда он упал, я быстро отполз назад и выплюнул на пол его кровь.

Некоторое время мы лежали, тяжело дыша и беспомощно глядя друг на друга.

Чей-то крик вдалеке и топот бегущих ног дали нам понять, что нас слышали. Мы поднялись с пола, устало оглядывая друг друга.

— Что скажешь, братец? — задыхаясь, спросил я, между тем как озадаченные стражники ворвались в комнату у меня за спиной.

— А то скажу, что у тебя совсем нет друзей! — прорычал Лев, направляясь в дальний конец комнаты за мечом. — Сделай для императора то, что он хочет, и тогда, возможно, он возьмет тебя под свое крыло. Только не жди, что я буду возиться с тобой и на этот раз!

Дом моего хозяина имел весьма внушительный вид, какой и полагалось иметь жилищу важного сановника. Это была, считай, копия дворца Монтесумы в миниатюре — двухэтажный, ровно выбеленный каменный особняк с витиеватыми бордюрами поверху и широченной лестницей по центру фасада, ведущей во внутренний дворик и оттуда в хозяйские покои наверху. Но подниматься по этой лестнице я и не думал, мое спальное местечко находилось в закутке на заднем дворе, куда я и направлялся. У меня еще оставалась надежда, что хозяин пока не посылал за мной и мое опоздание осталось незамеченным.

— И куда же это ты так бодро чешешь, Яот?

Я мысленно выругался. Голос, остановивший меня, принадлежал поджидавшему в тени под лестницей слуге моего хозяина Уицику.

— Спать иду. Куда же еще? — ответил я, надеясь, что этот вопрос задан безо всякого умысла и мне удастся проскочить, пока этот болван чего не надумал.

— Спать пока не торопись. Господин хочет видеть тебя. Он там, наверху. — Он мотнул головой в сторону лестницы и злорадно прибавил: — Ждет-поджидает.

Уицика я ненавидел. Этот противный здоровенный задавака, захвативший в битвах трех пленников, мнил о себе невесть что, воображая себя чуть ли не правой рукой императора, хотя на самом деле вообще ни к чему не был годен. Такие, как он, обычно влачили свой век на какой-нибудь убогой бестолковой работенке вроде посыльного или смотрителя в богатом доме, где им хватало мозгов осознать всю свою никчемность и где они всегда могли отыграться на младшей прислуге и рабах. Он напоминал мне неотесанных болванов, преподававших в Доме Юных, школе, посещаемой моим братом, — еще одна удобная работенка для не нашедших себе применения бывших воинов, которых почему-то так и распирало от самодовольства. Разница была только в том, что Уицик, помимо властности, отличался еще и крайней жестокостью. Имя его означало «острый предмет», вот почему я про себя прозвал его Колючкой.

— Я, как всегда, к услугам господина, — сказал я, направляясь к лестнице. Хорошо, что сарказм не доходил до Уицика — для этого он был слишком туп.

— Ты сильно припозднился, — усмехнулся он. — У него уже кое-кто есть.

Я так и не успел спросить кто, потому что он резко повернулся и ушел, оставив меня в полнейшей нерешительности.

Снизу мне не было видно, что делается наверху во дворике, но я мог представить себе картину. Старик Черные Перья скорее всего сидел в плетеном кресле с высокой спинкой под любимой магнолией его покойного отца, — сидел, обхватив худыми руками колени, а его гость занимал почтительную позу на корточках напротив. Я осторожно поднялся по лестнице, сообразив, что если не высуну головы выше верхней ступеньки, то смогу незамеченным подслушать, о чем там говорят.

Один голос принадлежал моему хозяину, в нем звучала усталость.

— И это все его слова? «Остерегайтесь большой лодки»? Больше-то ничего?

— Мне сказали только об этом. — Голос посетителя меня удивил — совсем молодой, по-юношески ломкий, с явным акцентом, он почему-то показался мне знакомым. Я отчаянно пытался вспомнить, кому он может принадлежать. — Он прокричал эти слова на весь город со стены Большой Пирамиды и прыгнул. А потом твой раб и тот, другой человек…

— Да, да… — перебил его мой хозяин. — Когда мой раб соизволит явиться, я потребую от него полного и подробного отчета. А пока скажи мне: чего хочет от меня Сияющий Свет? Тебе об этом говорили?

Во время последовавшей засим короткой паузы я вдруг понял, кто такой этот посетитель — Киматини, сын некоего Аяукоколи, человека, с которым моего хозяина связывали дела и который использовал своего сына в качестве посыльного. Самого Аяукоколи я никогда не видел, зато встречал в нашем доме его сына — стройного, гибкого парня, по всему виду явно оправдывавшего свое имя, означавшее «проворный». В первую же нашу встречу он наградил меня таким свирепым взглядом, будто желал мне смерти. Я, конечно, подозревал, что делишки моего хозяина с его отцом имели не совсем законный характер. Этим, по-видимому, объяснялась и его панибратская манера в общении с моим хозяином — и говорил он более чем уверенно и ни разу не обратился к главному министру как подобало, то есть «мой господин».

— Не знаю. Он не посвятил в это ни меня, ни моего отца. Он вообще с нами не больно-то откровенен. — Юноша вдруг хихикнул. — Разве что когда в деньгах поиздержится и пытается убедить нас принять у него ставки в долг.

— Я кишки выпущу из моего раба! — взревел разъяренный старик Черные Перья. — Как он мог спокойно стоять и смотреть, когда этот Сияющий Свет так позорил меня при всем честном народе?! Нет, ты-то хоть понимаешь, что натворил этот сопляк торговец? Я теперь не могу ничего предъявить ему, не выставив себя на всеобщее посмешище! Что мне теперь делать — наблюдать со стороны за тем, как будут убивать одного за другим этих людей, пока Сияющий Свет не соизволит сказать, чего от меня хочет?

Юноша не ответил. Чтобы не обнаружить себя, я даже боялся дышать, а в голове отчаянно бились самые разные мысли. Выходило так, что хозяину моему было известно об этом омовенном рабе гораздо больше меня, а молодой торговец каким-то образом держал его в своих руках, зная об этом. Неужели император прав? Неужели люди, о которых только что упомянул мой хозяин, и есть эти исчезнувшие колдуны и наш омовенный раб был одним из них? Тогда понятно, как он узнал о том, что, подобно всем, сойдет в Долину Смерти, — уж такое-то колдунам известно.

Старик Черные Перья тяжко вздохнул.

— Ладно, Проворный, теперь можешь идти. Но если этот парень поведает что-нибудь тебе или твоему отцу, я должен узнать об этом сразу. Ты понял?