Они имели треугольную форму и были изготовлены из стали, на каждом углу находились три алюминиевых узла на пружине, закрепленной во впадине в стальной поверхности. Эти приспособления взрывались при контакте. Мы слышали, как кассетные бомбы снова и снова сбрасывали в лагере беженцев и в окружающих его районах. Среди всех звуков войны нет ни одного, похожего на звук кассетной бомбы. В течение 10–12 секунд происходят сотни маленьких взрывов — с неравными интервалами. Все это очень похоже на звуки напряженного боя с применением стрелкового оружия — как будто друг в друга стреляет 100 или 200 человек. Такие бомбы все время сбрасывали вокруг больницы, в жилых районах и в лагере беженцев.

Я видел жертвы фосфорных бомб, тела которых были обуглены и застыли в тех позах, в которых они находились в момент смерти. На некоторых пациентов попали капли фосфора, который продолжал гореть под кожей, в подкожных тканях и мускулах. Мы пытались механическим путем удалить этот фосфор — при помощи галлонов воды; но когда у нас кончилась вода, нам оставалось только удалять окружающие ткани, чтобы извлечь вещество. Фосфор продолжал тлеть и гореть в течение 18–24 часов.

Использовались и ударные бомбы. Они разрывались на мельчайшие осколки, летевшие с очень большой скоростью и наносившие множественные ранения такого рода, что приходилось ампутировать всю пораженную часть тела. Например, если шрапнель попадала в стопу, приходилось ампутировать ногу выше колена.

Многие из пациентов поступали через 24–36 часов после получения ранений. Транспортировка была крайне затруднена из-за интенсивных обстрелов района. Снаряды попали в две из наших машин "скорой помощи". Было очень мало бензина. Иногда транспортировка пациентов в больницы была просто невозможна. Те, кто прибывал в больницу, рассказывали ужасные истории о сотнях раненых, лежащих на улицах лагеря или погребенных под обломками, а также о тех, кто не мог выйти из подвальных убежищ, потому что выходы были завалены рухнувшими зданиями.

Некоторые из моих медсестер ходили в лагерь, надеясь найти своих родных. Возвратясь, они рассказали о подвальном убежище, заваленном обломками здания. В нем прятались 200 или 300 человек (женщин и детей), когда убежище обвалилось. Другое убежище, находившееся рядом с кооперативным магазином в лагере беженцев, обвалилось, когда в нем было 400–500 человек. В одно здание — в центре Сидона — попала бомба. По-моему, она называется вакуумная бомба. Попав в здание, бомба прошла до самого нижнего этажа; только после этого она взорвалась — и все здание обвалилось; в нем было 200 человек.

Американский бизнесмен, Дон Коннел, вернувшийся недавно в США из района Сайды, рассказал, что, когда он был там, израильские власти услышали, что в убежище под одним зданием имеется тайный склад оружия. Когда путь был расчищен и удалось проникнуть в убежище, оказалось, что в подвале находится не оружие, а сотня трупов людей, умерших около 6–7 недель тому назад. Американский сенатор из Массачусетса, который входил в состав группы американских конгрессменов, приехавших в Ливан в поисках фактов, разговаривал с одним из ливанских бульдозеристов, принимавших участие в сравнивании с землей лагеря Айн эль-Хильва; бульдозерист рассказал ему о множестве трупов, погребенных под обломками, которые он сравнивал с землей. Я видел работу этих бульдозеров 10 июня, когда мы эвакуировали государственную больницу. При помощи бульдозеров рыли братские могилы для трупов, которые уже разлагались на улицах, представляя собой источник распространения всякой заразы.

9 июня положение в больнице стало критическим: в ней находилось около 4 тыс. человек и не было воды. Мы не могли пользоваться больничным электрогенератором, потому что в него несколько раз попадали снаряды. Ко мне подходили люди. Они просили, чтобы мы обратились к израильским солдатам с просьбой организовать эвакуацию больницы. Я поехал на машине "скорой помощи" — с двумя медбратьями и с двумя медсестрами — в холмы, находившиеся за городом Сидоном. Там я рассказал одному офицеру о положении, сложившемся в больнице. Он показал на больницу и сказал: "Это вон то здание, да?" Я рассказал ему о состоянии 4 тыс. гражданских лиц и примерно 300 раненых. Он ответил, что их очень легко эвакуировать: "Пусть они уйдут строем. Пусть люди несут белые флаги. Отведите их в холмы за Сидоном".

На обратном пути в больницу, как только мы повернули за угол последнего здания, находившегося примерно в 100 ярдах от больницы, возобновился обстрел. Первый снаряд попал в топливный резервуар больницы. Второй упал у больничных ворот. Третий — примерно в 20 метрах перед нами, а четвертый попал в машину. Мы выкарабкались из машины и укрылись в близлежащем убежище. Из-за обстрела я смог вернуться в больницу только через несколько часов. Когда я пришел, то увидел, что половина людей покинула здание; они подумали, что больница взорвется, когда загорелся топливный резервуар. Медицинский персонал тоже разбежался. У повара хватило хладнокровия закрыть клапаны, ведущие в топливный резервуар, что помогло избежать пожара. Тот же самый повар и два помощника-медбрата затем стали ухаживать за ранеными. В тот вечер мне на помощь пришло несколько сотрудников Красного Полумесяца, находившихся в убежище строящейся рядом больницы. Весь вечер велся артиллерийский огонь и огонь с канонерок, и несколько раз снаряды попали в здание больницы.

На следующее утро одна из убежавших медсестер вернулась обратно. Она была в холмах прямо за израильскими позициями и сказала, что на эвакуацию больницы у нас есть полчаса — после этого на весь район будет совершен налет. Мы как могли собрали людей и повели их к морю. Смятение от событий предыдущего дня было таково, что мы не знали, куда эвакуировать людей. Иногда с израильских самолетов сбрасывались листовки. Лишь немногие из этих листовок падали в лагерь. В ряде случаев листовки и бомбы летели одновременно. Говорили, что используются громкоговорители, но мы в больнице никогда их не слышали. В листовках говорилось, что для спасения своей жизни нам необходимо эвакуироваться и перейти через израильские позиции, но не говорилось, где именно это надо сделать. Ходили слухи, что нам надо уйти в холмы или на берег моря; говорили и о том, что сама государственная больница была выделена в качестве пункта для перегруппировки гражданского населения и что она будет взята под опеку Международным Красным Крестом.

Наконец, утром 10 июня, когда вернулась одна из моих медсестер, мы начали двигаться по направлению к берегу моря. На главной дороге нас остановила основная бронеколонна израильской армии; это произошло в центре города. Один израильский солдат спросил меня, врач ли я. На мне была белая куртка, со мной были пациенты. Он приказал мне