И мои романтические чувства к Инессе не мешали нам совершенно в нашем главном деле – деле революции. Я помню, как просил Арманд отправится в Брюссель, и она не отказала мне:

«В целях установления единства 11-ти организаций РСДРП всех направлений необходимо дать бой ликвидаторам и их союзникам на международной объединительной конференции в Брюсселе. Крайне важно основной доклад прочитать с толком. Для чего необходим прекрасный французский. Прекрасный! Кроме тебя, никого нет. Изо всех сил прошу согласиться хотя бы для прочтения доклада. Старших детей легко можно на три дня оставить, младшего Андрюшу возьми с собой. Ты знаешь, по тактическим соображениям я в Брюссель не поеду. Все очень будут злиться, захотят отомстить тебе. Но я уверен, что ты покажешь свои коготки. Заранее восторгаюсь, как они нарвутся, публично встретив спокойный и немного презрительный твой ответ… Я вполне уверен, что ты одержишь победу. Я забыл о денежном вопросе. Оплатим письма, телеграммы (пожалуйста, телеграфируй чаще), и гостиницу, и железнодорожные расходы и т. д. Помни об этом».

Я очень ценил это в Инессе, что она могла разделить рабочие моменты и наши личные. Но, конечно, я не ждал, что Надя будет все время спокойно относиться к нашему треугольнику.

Но свое раздражение супруга держала при себе. Встречала Инессу по-прежнему радостно, как добрую подругу. И нервные срывы, которые, очевидно, бывали, она, как я выяснил, доверяла все переживания только своему дневнику:

«Эта крашеная сука смогла переспорить Ильича в вопросах о тред-юнионах, и он изменил позицию! Немыслимо!». Вот что я однажды прочел в ее дневнике, когда Надя случайно забыла его на столе в гостиной. Вот что она на самом деле думала об Инессе, и далее следовало еще много не слишком лестных слов об Арманд.

Я долго думал о разговоре с Инессой, в тот день она сначала поставила меня перед выбором – либо она, либо Надежда – и через минуту уже жарко шептала мне на ухо, что от свободных отношений между нами втроем никто не будет страдать! И все будут счастливы.

Тогда я даже задумался, а возможны ли такие отношения? Наверное, если бы я и Надежа Константиновна абсолютно разделяли точку зрения Арманд, мы бы вполне могли быть счастливы. Но мы всегда с интересом обсуждали проблемы свободной любви. Ведь эта тема волновала Инессу всегда – Арманд провозглашала настоящую любовь вне брака и отрицала лживые отношения двух людей, связанных лишь церковным обетом. Но, мы, тем не менее, не считали, что нужно рушить институт брака, – все-таки не стоит забывать о том, что с Надеждой мы вступили в законные отношения по обоюдному желанию. И никто и ничто нас к этому не принуждал. И уж я точно был против полигамии, по крайней мере, в той форме, о которой с такой горячностью и даже, я бы сказал – некоторой долей безумия, местами перебарщивая, говорила Инесса.

В тот день я разругался с Арманд, и она уехала из нашего дома, опечаленная и заплаканная. А поздним вечером меня уже ждал неприятный разговор с супругой.

– Знаешь, я видела, как Инесса вся в слезах выбежала из дома… – начала Надя, – и мне кажется, я понимаю ее. Так не может продолжаться постоянно. Я вижу, ты влюблен в нее и одержим ею. Энергия, общность взглядов и красота Инессы пленили тебя. И я не хочу мешать твоему счастью.

– Надя, прекрати немедленно! О каком «счастье» ты говоришь?! – я даже разозлился на супругу, потому что уж такой глупости от нее не ожидал. – Как ты можешь такое про меня думать?! Да, Инесса отличный товарищ и она близка мне, но не до такой же степени…

– Не до такой же степени? – передразнила она меня. – Ты совсем меня за дуру принимаешь?! Уважай меня хотя бы, раз я терплю все, что происходит у меня за спиной! Я держу все в себе, потому что не хочу, чтобы перед важными событиями ты растрачивал себя на семейные дрязги! Но не смей мне нагло врать!

Я смотрел на свою супругу и не верил своим глазам. Первый раз я видел Надю в таком состоянии. Руки ее тряслись, а глаза метали молнии. И, наверное, если бы она могла меня убить одним только взглядом, она бы это сделала.

– Надя, – сказал я неожиданно спокойным голосом, – я не могу сейчас бросить Инессу.

– Тогда уйду я, – она развернулась и вышла вон из комнаты. И я слышал, как жена быстрым и уверенным шагом вошла к себе в спальню и заперла дверь на ключ.

В этот момент я понял, что она уйдет. Обязательно уйдет. Мы прожили с Надей достаточное количество времени, чтобы я даже по походке мог с точностью сказать какое у нее настроение, а сегодняшнее ее решение будет приведено в исполнение – это абсолютно ясно.

Я не мог бросить Инессу и не мог допустить, чтобы главная женщина всей моей жизни собрала чемоданы и покинула меня. Без Наденьки я не представлял себя. Мне страшно было даже подумать о том, что утром я не услышу ее голоса, не увижу ее глаз, не смогу подойти и обнять ее. Она – мой самый близкий и дорогой человек. Но Инесса… Я тоже не могу ее отпустить. Возможно, это будет звучать банально или слишком эфемерно но, когда ты видишь, с каким жаром смотрит на тебя эта женщина, то ощущаешь себя всемогущим, одним только взглядом она дает мне силы двигаться дальше. А ее преданность?! Я мало кому верю в этой жизни, ибо вся она связана с политикой, а там – много прохвостов и подхалимов, которые только прячут свои гнилые души за маской революции. Но они постепенно сами выявляют себя и исчезают.

Но Инессе я поверил почти сразу, а это бесценно. Я знаю точно – она никогда не предаст…

Яготова была рвать на себе волосы. Зачем?! Зачем я затеяла этот дурацкий разговор?! Я поступила как ревнивая истеричка!

Но он сам виноват – уж слишком часто он стал отсылать меня от себя по разного рода партийным делам. Я уже и так объездила половину Европы. И все это из-за Крупской, я уверена! Он, возможно, даже боится ее. Однажды я стала свидетелем такой сцены, что после нее поняла – Крупская далеко не так проста, как кажется на первый взгляд.

В тот день мы много гуляли, и Владимир почти не появлялся дома. А когда вернулись, он получил в свой адрес от «тихой» супруги такой шквал ругательств, что был даже не в силах ее остановить! Владимиру пришлось побыстрее уйти от своей Надежды; он ретировался – от греха подальше… Его не было целых несколько дней в их доме – видимо Володя не желал ругаться с женой и давал ей время успокоится. А мне тогда припомнилась старая поговорка: «В тихом омуте черти водятся». Вот и Надежда Константиновна, видимо, из таких – вроде тихая, незаметная, очень работоспособная, схватывающая все всегда с полуслова…

Я видела, как Ленин тихонечко пробрался в дом, все еще опасаясь гнева жены, и, войдя в гостиную, заметил, что она дремлет на кушетке. Володя осторожно присел на краешек стула и тихим, извиняющимся шепотом позвал:

– Наденька… Наденька… – и дальше начал что-то лепетать оправдательное.

Вся его поза говорила о том, что он приготовился убежать в любой момент. Ему явно не хотелось конфликтовать с Надеждой Константиновной.

Надежда не спала, а лишь дремала. Буквально через минуту, когда ей надоело слушать то, что ей говорит муж, она открыла глаза и неожиданно ловким и резким движением ухватила Владимира за запястье, и с невесть откуда взявшейся силой вдруг стащила его со стула и притянула близко к своему лицу. Пристально посмотрела ему в глаза и еле слышно на немецком сказала: