– Да кем он себя возомнил? Он поплатится за содеянное. Я не игрушка. Не идиотка, какой он меня считает. Я объявлю голодовку, пока не сломлю его сопротивление, или умру. Пусть попробует объяснить этот занятный заголовок, – фыркнула Франческа, качая головой. – И что он сделает? Будет пичкать меня едой силой? Я выберусь отсюда. О, и кстати, сенатор Китон, вы вовсе не так уже привлекательны. Просто высокий. Анджело? Вот он великолепный экземпляр. И телом, и душой. Он простит меня за этот дурацкий поцелуй. Конечно, простит. Я его заставлю…

Я закрыл окно. Она намеревалась устроить голодовку. Отлично. И первым же делом познает мое равнодушие. Треп о Бандини тоже меня не тревожил. Юношеская любовь не представляет опасности для волка. Я уже было направился к выходу, как вдруг на прикроватной тумбочке заметил резную деревянную шкатулку и подошел к ней, вспоминая сказанные Франческой на маскараде слова. Коробка была заперта, но я инстинктивно знал, что она вытащила очередную записку, отчаянно желая изменить свою судьбу. Неожиданно, даже для себя, я перевернул подушки и нашел под ними бумажку. Моя красивая, предсказуемая, глупая невеста.

Я развернул записку.

«Следующий мужчина, что накормит тебя шоколадом, станет любовью твоей жизни».

Я почувствовал, как губы растянулись в усмешке, и на мгновение задумался, когда вообще в последний раз улыбался. По-моему, когда Франческа бросила какое-то глупое замечание на лестничной площадке в ее доме перед тем, как я принудил ее отца отдать дочь мне.

– Стерлинг! – рявкнул я, сидя на постели невесты. Пожилая служанка влетела в комнату, и ее взбудораженный взгляд говорил, что она готовилась к худшему.

– Отправь Франческе самую большую корзину шоколада «Годива» от меня с запиской. Без подписи.

– Какая чудесная мысль, – взвизгнула она и хлопнула себя по коленям. – Она почти сутки ничего не ела, так что я прямо сейчас все и сделаю. – Стерлинг бросилась на кухню, где хранила телефонный справочник толще ее самой.

Я запихнул записку обратно, сложив подушки в тот же беспорядочный ворох, который они составляли.

Мне гораздо интереснее поиметь мозги Франчески Росси, чем трахать ее тело.

Теперь такая у меня прелюдия.

Франческа

Прошло еще два дня, которые, подобно крови, пропитали пустотой стены моей комнаты.

Я ни с кем не вступала в контакт. Без присмотра остался даже сад, остро нуждающийся в любви, включая саженцы и овощи, которые я посадила после визита мамы. Она приехала на следующий же день, как меня забрал Вулф, и пронесла тайком в деревянной коробке семена бегоний.

– Самые выносливые цветы, Франческа. Совсем как ты.

Потом о моем хобби разузнала мисс Стерлинг и принесла семена редиски, моркови и томатов черри. Она пыталась поднять мне настроение и, возможно, хотела, чтобы я потратила силы и приняла что-нибудь еще, кроме воды из-под крана.

Сон был коротким, мучительным и прерывался кошмарами, в которых за дверью моей спальни во мраке шнырял монстр и по-волчьи скалился всякий раз, как я его замечала. Глаза чудовища пленяли, но улыбка его пугала до ужаса. А когда я пыталась пробудиться, чтобы сбросить оковы сна, то не могла даже пошевелиться.

Мне до безумия хотелось разрешить две проблемы: Вулф должен понять, что мы не можем пожениться, а Анджело нужно узнать, что поцелуй был всего лишь недоразумением.

Каждые несколько часов мисс Стерлинг приносила еду, воду и кофе и ставила серебряные подносы с провиантом на тумбочку. Я пила воду, чтобы не свалиться в обморок, но остальное не трогала.

И уж тем более, я оставила без внимания огромную корзину шоколада, которую прислал мой будущий супруг. Она стояла в углу комнаты на дорогом столе и собирала пыль. От голода у меня упал уровень сахара в крови, и при резких движениях перед глазами мелькали мушки. Но даже тогда я каким-то образом понимала, что дорогой шоколад имеет вкус моего повиновения, аромат которого такой горький, что никакой сахар не в силах его подсластить.

Да еще и эти записки. Проклятущие, несносные записки.

Я открыла две из трех, и все они указывали на то, что Вулф – моя настоящая любовь.

Я убеждала себя, что это чистое совпадение. Китон мог изменить свое отношение. Похоже, он решил дарами втереться ко мне в доверие. Хотя интуиция подсказывала, что с момента своего появления на свет этот мужчина не сделал ни одного необдуманного шага.

Вулф требовал моего присутствия за каждым ужином. Но делал это не лично – все приказы поступали через мисс Стерлинг. А я неизменно отказывалась. Когда он прислал за мной одного из своих охранников, я заперлась в ванной и отказывалась выйти, пока мисс Стерлинг не прогнала этого здоровяка пинками. Тогда Вулф перестал присылать мне в комнату еду и не изменил свою позицию, несмотря на доносящиеся с кухни пронзительные крики мисс Стерлинг. Я хохотала как умалишенная, потому что все равно не стала бы есть. Наконец на третий день Китон решил почтить меня своим королевским присутствием, замерев на пороге и прищурив глаза, в которых застыла угроза.

С последней встречи Вулф стал казаться выше и угрюмее. Одетый в шикарный темно-синий костюм, он вооружился язвительной ухмылкой без намека на довольство. В его темных глазах плясали веселые огоньки. Но я его не виню. Я тут умираю от голода, пытаясь донести свою точку зрения, а ему все до лампочки. Однако выбора не было. Мобильника мне не выдали. Мама звонила каждый день по городскому телефону, чтобы убедиться, что я жива и здорова, но по помехам и дыханию в телефонной трубке я понимала, что мисс Стерлинг подслушивает наши разговоры. Да, ее волновало мое физическое благополучие, но, полагаю, она все равно была в команде Вулфа.

На языке вертелись мольбы и обещания быть хорошей, самой лучшей дочерью в Чикаго, если родители потребуют меня назад. Я хотела спросить об Анджело, узнать, не пытается ли папа каким-нибудь образом вернуть меня домой, но вместо этого лишь отвечала на обеспокоенные вопросы мамы односложными «да» или «нет».

Проигнорировав его, я сделала вид, будто разглаживаю одеяло, и посмотрела на свои ноги.

– Немезида, – процедил Вулф с небрежным цинизмом, который все так же странно пронзал меня в самое сердце. – Не соизволишь ли облачиться во что-нибудь поприличнее пижамы? Сегодня вечером мы идем на прием.

– Это ты идешь на прием. Если везешь меня не к родителям, то я останусь тут, – поправила его я.

– По какой причине ты решила, что у тебя есть выбор? – Китон уперся руками в дверной косяк над головой, отчего его рубашка задралась, и моему взору предстал накачанный пресс с порослью темных волос.

Он был настоящим мужчиной, и это сбивало меня с толку. Я еще находилась в том шатком состоянии между женщиной и подростком. Ни там ни сям. И меня бесило, какую власть он надо мной имеет.

– Я сбегу, – тщетно пригрозила я. И куда я пойду? Отец тут же отправит меня обратно в лапы Вулфа. Китон и сам это понимал. Этот дом – моя шикарная тюрьма. Шелковые простыни и сенатор в качестве будущего супруга. Красивая ложь и сокрушительная правда.