Кэрри выключает двигатель, и говорить становится легче.

— Это Новый Клермонт, — говорит она.

— В прошлом году был лишь каркас здания. Даже представить себе не могла, что у дома не будет газона, — говорит мамочка.

— Подожди, еще зайдешь внутрь. Стены тоже голые, а когда мы вчера приехали, то обнаружили, что холодильник пуст, если не считать, конечно, парочки яблок и треугольного куска сыра «Хаварти».

— С каких пор он ест «Хаварти»? — интересуется мама. — Это дрянной сыр.

— Папа не умеет покупать продукты. Джинни и Люсиль — его новые повара — делают лишь то, что он им говорит. Он питался тостами с сыром. Но я написала огромный список продуктов и отправила их на рынок в Эдгартаун. Теперь у нас достаточно еды на какое-то время.

Маму передернуло.

— Хорошо, что мы здесь.

Я пялюсь на новое здание, пока мама и тетушка болтают. Конечно, я знала о дедушкином ремонте. Они с мамой обсуждали новую кухню, когда он навещал нас несколько дней назад. Холодильник и еще один морозильник, сушилки и стойки со специями.

Но я не думала, что он снес весь дом. Что лужайки больше нет. И деревьев, особенно огромной старой магнолии с качелями-шиной. Ей, должно быть, было лет сто.

Вздымается волна — синяя, выпрыгивает из моря словно кит. Она поднимается надо мной. Мышцы моей шеи сводит спазм, горло перехватывает. Я сгибаюсь под ее весом. Кровь ударяет в голову. Я тону.

На секунду, все это кажется таким грустным, таким невыносимо грустным — думать о старой доброй магнолии с качелями. Мы никогда не говорили дереву, как сильно мы его любили. Мы никогда не давали ему имени, никогда ничего для него не делали. Оно могло еще столько прожить…

Мне так холодно.

— Каденс? — Мама наклоняется ко мне.

Я хватаюсь за ее руку.

— Веди себя нормально, сейчас же, — шепчет она. — Сейчас же!

— Что?

— Потому что ты нормальная. И можешь справиться.

Ладно. Ладно. Это всего лишь дерево.

Просто дерево с качелями, которые я очень любила.

— Не устраивай сцену, — шепчет мамуля. — Сделай глубокий вдох и сядь.

Я делаю, как велено, и беру себя в руки, как делала всегда.

Тетя Кэрри пытается отвлечь нас, радостно сказав:

— Новый сад очень хорош, когда к нему привыкаешь. Там есть зона отдыха для коктейльных вечеринок. Тафт и Уилл ищут подходящие камни.

Она поворачивает лодку к берегу, и внезапно я вижу своих Лжецов, которые ждут меня не у причала, а у выцветшего деревянного забора, идущего по Периметру.

Миррен стоит на нижней части барьера, радостно мажет мне, ее волосы развеваются на ветру.

Миррен — сладость, любопытство и дождь.

Джонни прыгает вверх и вниз, периодически делая колесо.

Джонни — сопротивление, упорство и сарказм.

Гат, мой Гат, однажды бывший моим. Гат — он тоже пришел встретить меня. Стоит в стороне от забора, на скалистом холме, который теперь ведет к Клермонту. Он делает вид, что подает сигналы, отчаянно размахивая руками, будто я должна понять какой-то наш секретный код. От него веяло страстью и жаждой деятельности, интеллектом и крепким кофе.

Добро пожаловать домой, как бы говорят они. Добро пожаловать домой.

Лжецы не подошли к нам, когда мы причалили, как и тетя Бесс с дедушкой. Нас встречала только малышня: Уилл и Тафт, Либерти и Бонни.

Мальчишки, обоим по десять, пинают друг друга и борются. Тафт пробегает мимо и хватает меня за руку. Я поднимаю его и кружу. Мальчик удивительно легкий, будто его веснушчатое тело готово воспарить в любой момент.

— Тебе уже лучше? — спрашиваю я.

— У нас в холодильнике полно мороженого! — кричит он. — Трех разных сортов!

— Серьезно, Тафт. Ты звонил вчера чуть ли не в истерике.

— Вовсе нет.

— Еще как да.

— Миррен почитала мне сказку. Затем я пошел спать. Не о чем говорить.

Я взъерошиваю его медовые волосы.

— Это просто дом. Многие дома кажутся жуткими по ночам, но утром они снова уютные.

— Мы все равно не живем в Каддлдауне, — говорит Тафт. — Мы переехали в Новый Клермонт к дедушке.

— Правда?

— Там мы должны быть послушными и не хулиганить. Наши вещи уже перенесли. А еще Уилл поймал трех медуз на большом пляже и мертвого краба. Посмотришь на них?

— Конечно.

— Краб у него в кармане, а медузы в ведре с водой, — говорит Тафт и убегает.

Мы с мамочкой идем по острову в Уиндемир, выбирая короткий путь по деревянной тропинке. Близняшки помогают донести наши чемоданы.

Дедушку и тетю мы находим на кухне. На столе стоят вазы с полевыми цветами, Бесс оттирает чистую раковину губкой, дедуля читает «Мартас-Винъярд Таймс».

Бесс мягче своих сестер и светлее, но такая же шаблонная. На ней белые джинсы и синий хлопковый топ с бриллиантовым украшением. Она снимает резиновые перчатки, целует мамочку и обнимает меня слишком крепко и долго, будто пытается передать этим какое-то глубокое тайное послание. От нее пахнет хлоркой и вином.

Дедушка встает, но не двигается с места, пока Бесс не отпускает меня.

— Привет, Миррен, — весело говорит он. — Рад тебя видеть.

— Он часто так делает, — шепчет Кэрри мне и маме. — Зовет других людей Миррен.

— Я знаю, что она не Миррен, — вставляет дедуля.

Взрослые начинают общаться между собой, а меня оставляют с близняшками. Они странно выглядят в летних сарафанах и кроксах. Им уже почти четырнадцать. У них сильные ноги, как у Миррен, и голубые глаза, но лица у девочек измученные.

— У тебя черные волосы, — говорит Бонни. — Ты похожа на мертвого вампира.

— Бонни! — Либерти дает ей подзатыльник.

— То есть это лишнее, поскольку все вампиры мертвые, — продолжает девочка. — Но у них темные круги под глазами и бледная кожа, прямо как у тебя.

— Будь с Кади вежлива, — шепчет Либерти. — Так мама сказала.

— Я вежливая, — спорит Бонни. — Большинство вампиров невероятно сексуальны. Это доказанный факт.

— Я же говорила, что не хочу слышать от тебя разговоров о жутких мертвецах этим летом, — говорит Либерти. — Достаточно было прошлой ночи. — Она поворачивается ко мне. — Бонни помешана на мертвецах. Она читает о них книги, а потом не может заснуть. Это бесит, учитывая, что мы живем в одной комнате. — Все это Либерти говорит не глядя мне в глаза.

— Я просто говорила о волосах Кади, — отвечает вторая близняшка.