и пытался проникнуть сюда, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Он чиркнул ему сообщение о том, что собирается домой, и только он поднялся со своего неудобного стула, как Райан обратился к нему:

– Джулиан, Жан ищет моделей для серии своих новых скульптур, ты не хотел бы ему позировать?

Батюшки, подумал Джулиан, как же вежливее всего отказаться, чтобы это не показалось грубым и при этом не разочаровать Райана, который так проникся работами этого Ланже! Райан смотрел на него пристально, его лицо было строгим и приветливым одновременно, у Джулиана всегда были проблемы отказать именно Райану, блин, как много он работал психологически с тем, чтобы научиться говорить «нет» Райану, посещал сеансы с психотерапевтом, даже разыгрывал сценки своих уверенных и красивых отказов, а всё без толку. Shit, shit, shit, думал он, пока драгоценные секунды убегали, а решение всё не приходило.

Ситуацию спас Жан. Правда, слово «спас» было относительным, потому что получилось так, что он просто решил за него. – Я бы хотел посмотреть, как ты впишешься в коллекцию этих скульптур, чтобы понять, подойдёшь ли ты. Мне нравится твоя подвижность и пластичность, но при этом в застывшем состоянии ты смотришься воистину неземным. У тебя явно есть модельный опыт, ты умеешь себя подать и знаешь, как двигаться, с таким материалом проще и быстрее работать.

И после этого они все втроём вернулись в это проклятое место, которое уже было освещено лучше. По идее, Джулиан ещё мог сказать, что не заинтересован, и что у него не будет времени ему позировать, но почему-то он только тупо улыбался, стараясь не всматриваться в неподвижные фигуры мраморных демонов, которые сейчас казались в ангельском обличии. Пока я не концентрируюсь на них, я спокойно могу тут находиться, успокаивал он себя, но предательская гипервентиляция грозила довести его до паники. Но он не может позволить себе этого, он был не один, на него смотрят, его сейчас судят, примеряют к этим адским инсталляциям, нужно просто выдержать эти минуты напряжения, и всё закончится.

– Повернись влево, – периодически командовал Ланже, при этом стоя на приличном расстоянии, вероятно, ему нужно было видеть издалека полную картину, – вот так идеально, застынь и выбрось все мысли из головы, стань ничем. Ты растворяешься, ты исчезаешь, тебя нет…

Вот Жан и подтвердил сейчас теорию анти-жизни своих «идеальных» скульптур, осознал Джулиан, стараясь всё также скрывать нервозное возбуждение, которое окутывало его глубинные страхи. Он хочет сделать меня таким же, то, от чего я так яростно убегаю уже несколько лет своей жизни, как увидел их впервые. Я стану инструментом в его руках по восхвалению хаоса и пустоты, это станет смертью моей личности, я прекращу существовать, это погубит меня и весь мир, мы нашлём на планету адские силы. Его мысленный поток уже походил на бред, он понимал это, но паникующий человек часто нелогичен и чересчур всё утрирует. Ему срочно надо было отсюда выбраться, но его сковало неописуемым ужасом, и тело его отказывалось ему повиноваться.

– Стой, кажется, я нашёл твой идеальный ракурс, это состояние между двумя мирами, не двигайся, – возбуждённо кричал Жан Ланже. – Ты сломан, да, но при этом неописуемо красив, твоя красота преобразилась, теперь она живая, в ней бурлит поток всех эмоций, ты в шаге от того, чтобы понять смерть!

Джулиан не мог сказать, сколько продолжалось его оцепенение, вынужденный находиться в эпицентре ада и слышать правду о своей обречённости, это была агония длиною в жизнь. Но любая жизнь имеет свой конец, и вот он уже вновь контролирует своё тело, и слышит, как Ланже говорит Райану, что ему надо поговорить со своим агентом. Но на самом деле, Жан хватает свой планшет и делает какие-то зарисовки, он явно вдохновлён чем-то и ему нужно скорее записать свои идеи, хоть в каком-нибудь виде. Райан что-то ему говорит, возможно, уже давно, ещё несколько секунд, и он вновь становится хозяином собственного тела, страхи остались, только они уже живут в его подсознании на постоянной основе, они уже не влияют на его реальность здесь и сейчас.

Когда до него дошло, что Райан хвалит его фотогеничность и просит его повернуться ближе к одной из скульптур, эмоции этого дня выливаются из него с ужасающей прямотой. – Разве ты не видишь, как гротескны, как уродливы, как порочны эти мраморные демоны, я никогда не буду ему позировать, они олицетворяют всё, что противоречит жизни, это – голое разрушение, причём добровольное, анти идеалы красоты, анти стремление к свету, анти развитие, анти жизнь!

– Джулиан, ты чего? – Райан был удивлён и разочарован этим ребяческим порывом. – Ты же всегда был знатоком и ценителем настоящей красоты, настоящего искусства. Посмотри внимательно, насколько эстетически гармоничны эти статуи. Этот мрамор, он просто невозможно прекрасен. Именно этот мрамор и делает их тела такими возвышенными и непогрешимыми. Человеческое тело – такое сложное и комплексное, но насколько у нас небезупречная кожа, сколько дерьма на нас, если только присмотришься. Даже грим и красивая одежда не способны лишить человека этой неидеальной безупречности, а здесь, в этом мраморе, застывшее мгновение счастья, экзальтация и праздник телесной красоты, божественный триумф победы не только над смертью, но и над жизнью! Эти статуи – ода красоте, которая и есть дорога в рай. Узри это сам, Джулиан, узри!

– Нет, они полны тьмы, – снова драматизировал Джулиан, не заботясь уже, что звучит как впечатлительный подросток, ему нужно было дать понять очень чётко Райану, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не будет помогать Ланже творить это разрушительное искусство. – Эти работы деструктивны, они сводят с ума и лишают всякой радости, никто вообще не должен смотреть на них, и хотя я соглашусь, что как художественные работы они хороши, но их души гнилы, никто не…

– Ты чего, ужастиков насмотрелся? – удивлялся всё сильнее Райан, – Это – просто скульптуры, мраморные шедевры, олицетворяющие утерянные человечеством идеалы. Успокойся и возьми себя в руки, пожалуйста, не устраивай истерики на ровном месте, я представил тебя как своего делового партнёра! Ты ожидал чего-то, да? Ты ведёшь себя очень незрело!

Ещё лучше, Райан думает, что я так изливаю своё неудовлетворение, что он представил меня всего лишь как своего делового партнёра, размышлял он? Какой я идиот, зачем я вообще ему сказал, что чувствую в этих скульптурах, он всё равно этого не видит. Он слеп и ослеплён светом этих скульптур, они маскируют свою тьму, и не каждый способен разглядеть это двойное дно. Но хуже всех было то,