Проснулся Соболев словно от удара током – горел и дергался глаз, в который попал странный копьеметатель! Но не это поразило Матвея, он вспомнил на миг свое тело, вернее – тело наблюдателя из сна, тело полульва-получеловека!..

Сон был интересен еще и тем, что вызывал ассоциации, связанные с эзотерическими концепциями Петра Дмитриевича Успенского. Висящий в воздухе колосс, например, напоминал «город» или «крепость» апоидов – древнейших разумных пчел, цивилизация которых погибла десятки миллионов лет назад по неизвестной причине. Успенский, правда, в своих трудах называл эту причину – вмешательство неких сил, контролирующих земную реальность.

Если бы Матвей мог, он «заказал» бы продолжение сна, но прямой связи со своим подсознанием у него пока не было. Та связь, которую установил когда-то Тарас Горшин, «корректируя» сознание Соболева, почему-то перестала действовать. И все же Матвей был доволен: его генетическая память начинала потихоньку «выходить из транса».

Внешняя жизнь шла своим чередом, и менять ее Соболев пока не собирался.

В четверг он отвез Стаса в хирургический центр, а в пятницу целых два часа просидел в коридоре, пока мальчишке не прооперировали колено. Операция прошла нормально при полной анестезии. Стас спал, поговорить с ним не удалось, и Матвей отправился в лицей. Он надеялся разыскать мерзавцев, избивших учительницу, хотя применять силу не хотелось.

После посещения лицея картина происшествия обросла дополнительными подробностями, но главное, что заставило Матвея действовать, – это уверенность всех, с кем ему удалось побеседовать, в том, что виновных опять не найдут. И уверенность эта была не беспочвенной. Прошло уже пять дней с момента нападения, а следствие по делу почти не развивалось. Местное милицейское начальство приказало «не форсировать розыск». На звонок директора лицея в «Вечерку» журналисты отозвались вяло: не убили же, так о чем особенно трубить?

– Безнадега, – вздохнул муж учительницы, субтильного вида бородач, преподаватель в радиоинституте. – Я ходил к родителям девочки, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, так мне даже на порог ступить не дали, собаку пообещали спустить.

– А жена как себя чувствует? – поинтересовался Матвей.

– Да так, отошла уже. Хотя и рвота была, и слабость… Сотрясение, в общем.

– Но ведь если есть травмы, то можно возбудить уголовное дело!

– В том-то и штука, что травм нет! Сначала ее ударили в живот, потом по голове, но следов практически не осталось. Видно, профессионалы били. – Муж учительницы махнул рукой. – Похоже, на роду у нас написано смиренно дожидаться своей очереди не угодить кому-нибудь из этих… которые из грязи – да в князи. Они ведь совершенно ошалели от долларов, лимузинов и норковых шуб! Видели бы вы эту мадам, мать Сани… той самой девицы… Воспитана в лучших традициях заносчивости и пренебрежения! Говорят, она вообще пригрозила лицей взорвать, если от них не отстанут. А Лена… что ж, выздоровеет, конечно. Однако в лицей больше не вернется.

Поразмыслив над словами бородача, а особенно над тем, что он говорил о синяках и травмах, Матвей отправился к Василию на работу и рассказал ему всю историю.

– Ага, ты хочешь организовать свое частное бюро расследований, – кивнул Балуев, одетый по обыкновению в спортивный костюм. – Или что-нибудь покруче? «Мини-стопкрим», например?

Матвей молча покачал головой.

– Труба зовет? – продолжал полунасмешливо-полусерьезно Василий. Матвей кивнул. Балуев с улыбкой прищурился. – Я же говорил, что ты не выдержишь тихой пристани! Конституция не та, все равно потребует свое. А как ты собираешься добиваться справедливости?

– На следственные мероприятия времени у меня нет, поэтому действовать придется дедовским способом.

– То есть пойти к этим держимордам и учинить допрос с пристрастием? – Василий отбросил шутливый тон.

– Да. Но я хочу выйти не только на исполнителей, но и на того, кто дал приказ избить учительницу. Кстати, били ее действительно со знанием дела: ни одного синяка не оставили, а чувствует она себя до сих пор скверно.

– Хорошо, идем. Один ты, конечно, справишься, но вдвоем мы все же стоим побольше.

– Не сейчас, вечером, я заеду на машине. Кстати, наведи «макияж»: осторожность не помешает.

– Не учи ученого, ганфайтер, я из формы еще не вышел. Между прочим, я недавно прочитал объяву в «Коммерсанте»: в Москве образуется частное агентство по защите прав граждан и охране предпринимательства. Примерно то же, что и наша контора, только помасштабней. Не хочешь предложить им свои услуги?

– Не думал. Скорее всего нет.

– А я вот подумываю. Все-таки провинциальная жизнь не для меня. Да и подруга рвется в столицу. У нее родители там окопались. Хотя я ничего еще не решил. Чаю попьешь?

– На работе не пью. – Матвей поднялся и, попрощавшись с Василием, отправился в офис.

В семь часов вечера они подъехали к новой шестнадцатиэтажке, выстроенной турецкой строительной компанией для «отцов города». Дом находился в самом центре, на площади Свободы. Квартиры в нем были шикарные и по планировке, и по отделке, поэтому ничего удивительного не было в том, что дом охранялся. Однако стоило Матвею, одетому, как и Василий, в спортивный костюм, сказать солидному вахтеру, что они по вызову к Маракуцу, как их тут же пропустили. Вероятно, такие гости появлялись здесь нередко.

На пятом этаже возле стеклоблочной стены, отгораживающей две квартиры – самого Маракуца и соседнюю, – сшивался какой-то коренастый угрюмый тип в точно таком же костюме, как и на «гостях». Он оглядел незнакомых посетителей исподлобья, но ничего не сказал, видно, поджидал кого-то.

– Нам везет, – констатировал Василий, – не надо будет ломать дверь. Эй, мужик, босс дома?

– Зачем он вам нужен? – неожиданным дискантом отозвался коренастый. В том, что гости пришли именно к его хозяину, он, похоже, не сомневался.

– А тебе-то что? Мы ему тут кое-что принесли.

– От кого принесли?

– От деда моего! Много будешь знать, скоро состаришься. Зови босса, «шестерка».

«Спортсмен» выхватил из кармана пружинный нож и потянулся за рацией, но сказать ничего не успел – Василий уложил его ударом в подбородок. Нож и рацию отправил в мусоропровод.

– Ну, что будем делать дальше?

Вместо ответа Матвей нажал кнопку звонка, трижды посигналил. В тупике за стеклянной стеной послышался звук открываемой двери, кто-то протопал по коридору и открыл запор: видимо, кроме своих, никого не ждали. Это был такой же «спортсмен», что и перед входом, разве что пониже ростом и помощнее. Василий перехватил его руку, нанес резкий удар растопыренными пальцами в лоб и потащил, оглушенного, в глубь коридора.

Вход в квартиру – металлический моноблок, две двери, суперзамки фирмы «Локхид», отделка под карельскую березу – был открыт, и они вошли.

Квартира Николая Савельевича Маракуца, Саниного папаши, оказалась пятикомнатной. Обставлена итальянской мебелью, испанские ковры, картины на стенах и разные «прибамбасы» вроде кадок с пальмами, стенных аквариумов в нишах, искусных подсветок и раздвижных панелей с инкрустацией.