class="p1">Медсестра, смазывая пересохшие губы Сонтаг глицерином, еще в 1975 году сказала ей то же самое. Конечно, она это понимала. Это очевидно и совершенно бесспорно, и всё же у нее оставалось чувство, будто особенная Сьюзен, незаурядная с самого детства, сможет улизнуть от смерти. Ей представлялось, что она, словно матадор, будет ловко переступать туда-обратно перед черным быком. Она писала, что ей хотелось бы забежать вперед смерти, хорошенько ее рассмотреть, а затем пропустить ее и занять свое положенное место позади.

В любопытном интервью 1978 года, вскоре после того, как ей сообщили, что рак отступил, в ее голосе звучит ликование, почти опьянение от того, насколько близко она побывала от гибели. «Это потрясающее чувство – знать, что ты скоро умрешь», – сказала она собеседнику и добавила, что хотела бы сохранить это «ощущение кризиса»[42] – восхитительную концентрацию, которой осознание своей смертности наделяет человека в любом начинании. Она курила одну сигарету за другой всё интервью, смахивая волосы с лица и сияя радостью от того, что жива.

На протяжении следующих лет только крепло ощущение, что она обладает уникальным талантом избегать смерти. В 1998 году у нее диагностировали саркому матки. Вновь она настояла на агрессивном лечении, на этот раз на гистерэктомии и химиотерапии цисплатином, отчего она позже страдала от сильных болей и потеряла возможность ходить. На это лишение она ответила тем, что научилась играть на фортепиано. Она вновь выздоровела, хоть ее знаменитые черные волосы и стали седыми. Кто-то же должен быть исключением в любой статистике. Ей везло и раньше, и она верила, что ее везение напрямую связано с решением обратиться к радикальным методам лечения; а значит, если она вновь это сделает, то удача снова будет на ее стороне.

Сонтаг по-прежнему пренебрегала заботой о своем теле, поэтому эта обязанность легла на домработницу Сухи Чинкан. В начале 2004 года Сухи заметила кровоподтеки на спине Сонтаг, когда помогала ей принимать ванну. Затем плановый анализ крови показал странные результаты. Сонтаг сдала дополнительные анализы и сделала биопсию костного мозга. Двадцать девятого марта, в возрасте семидесяти одного года, Сонтаг узнала свой диагноз: миелодиспластический синдром, также известный как тлеющий лейкоз, который обычно предшествует неизлечимому раку крови. Существует две стратегии лечения, сказал ей врач, обе с малым шансом на успех, особенно среди людей возраста Сонтаг и тех, кто ранее болел раком. Непреклонная и объятая ужасом, она потребовала пересадки костного мозга – единственной терапии, которая могла привести к полному выздоровлению.

В Онкологическом исследовательском центре Фреда Хатчинсона в Сиэтле она прошла процедуру, полностью уничтожившую ее иммунную систему, и процесс этот оказался куда более мучительным, чем она и круг ее поддержки могли ожидать. В июле того года ее изолировали в крошечной палате, где облучали почти смертельными дозами радиации. Лежа в кровати с торчащими из тела трубками, она спасалась от одиночества в компании «Дон Кихота», романа о гордыне и смелости, который почти двадцать лет назад так виртуозно переиначила Акер. После процедуры Сонтаг постоянно подхватывала инфекции, часто не могла говорить и глотать, страдала от изматывающей диареи и галлюцинаций. Ее тело гротескно раздулось, кожу покрыли синяки и язвы.

Саму пересадку ей сделали в августе. Восстановление после нее шло медленно. В ноябре врачи собрались и все вместе сообщили Сонтаг: пересадка прошла неудачно. Через несколько дней ее на самолете перевезли снова в Мемориальный центр Слоуна-Кеттеринга в Нью-Йорке, где доктора начали еще один тягостный экспериментальный курс лечения в согласии с ее пожеланиями, озвученными весной. Сказать, хочет ли она этого сейчас, Сонтаг уже не могла. Новое лечение тоже не увенчалось успехом. Она умерла 28 декабря 2004 года, за восемнадцать дней до своего семьдесят второго дня рождения.

Мы все однажды умрем; однако, несмотря на свою незаурядную способность к логическому мышлению, Сонтаг так и не смогла принять эту неизбежность. Кэти Ройфи в «The Violet Hour», красивом, тревожном рассказе о смерти Сонтаг и еще пяти писателей, замечает, что для этого кощунственного упорства были предпосылки. Сонтаг знала, что ее отец умер, но никогда не имела полной уверенности в том, что это так. В конце концов, она же не видела тела, а только слышала ложь за ложью. Может, он всё еще по неизвестной причине скрывался и жил в Китае, ожидая подходящего момента для возвращения. Шанс был ничтожен, но и такой шанс, по ее опыту, мог сработать. Может, и умирать все-таки необязательно.

Это – слепое пятно? отрицание? – вероятно, и есть причина логического сбоя «Болезни как метафоры», причина иррационального отказа Сонтаг поверить в смертность, ее уверенности, что люди умирают, только если сами захотят, и едва скрываемого презрения к тем, кто сдается. Оказывая огромную помощь тем, кто подвержен стигме, «Болезнь как метафора» в то же время находится во власти магического мышления, которое Сонтаг придумала еще в детстве: если ты укротишь свои эмоции и отвергнешь тело, если ты будешь существовать исключительно в измерении мысли, ты выживешь. В интервью «Роллинг Стоун» спустя несколько месяцев после публикации «Болезни как метафоры» в 1978 году она говорила: неважно, отчего именно ты заболел. «Важно быть как можно более рациональным в поиске верного лечения и действительно хотеть жить. Если ты не хочешь жить, то ты очевидно становишься соучастником болезни»[43]. Вне сомнения, ты можешь способствовать болезни, если потеряешь волю к жизни, но обратное не является истиной. Миллионы миллионов людей умерли, несмотря на то что очень хотели жить. Считать, что воля к жизни спасает, – это та же логика, по которой люди сами становятся виноваты в своей гибели, логика учений Луизы Хэй.

* * *

«Каждая женщина отвечает на кризис, который приходит в ее жизнь с раком груди, согласно всему ее устройству: тому, кто она есть, и тому, как она жила свою жизнь»[44], – пишет поэтесса и активистка Одри Лорд в «Раковых дневниках» – воспоминаниях о борьбе с раком груди. В этих словах есть много истины. Сонтаг так отчаянно хотела жить, что превратила последние месяцы своей жизни в ад. Про Акер многие думали наоборот: она подвергла себя лишним страданиям из-за того, что недостаточно хотела жить.

Она поверила своим целителям, когда в 1996 году они сказали ей, что рак отступил. Она продолжила фанатично принимать биодобавки и заниматься йогой, часто переезжая между Лондоном и Виргинией. К лету 1997 года ей стало совсем плохо. Она объясняла свои симптомы тем, что выпила плохую воду: уронила бутылку «Эвиана» в канал, а потом достала оттуда. В сентябре она сказала газете «Индепендент», что вес «осыпается с нее».

В следующем месяце она вернулась в Сан-Франциско и наконец поддалась на уговоры обратиться в клинику, где узнала, что рак распространился на кости, почки, печень, легкие и поджелудочную. Последняя стадия: вес ребенка, кости