лампадки. Йожеф Рошта выбил над раскрытой конфоркой плиты свою трубку.

— Пойдем наверх? — спросил он жену. — Девять часов.

— Да, уже пора.

Постукивая деревянными сабо, Йожеф подошел к Жанетте и неуверенно погладил ее лохматую головенку:

— Может, когда-нибудь я и познакомлю всех вас с тетей Вильмой.

Жанетта чуть заметно сморщила нос.

3

Едва улегся ураган, а весна уже окутала серые трепарвильские дома солнечной золотистой пеленой, и они словно помолодели в этом сиянии. Старухи и дети выбрались на улицу, бабушки устроились на скамеечках перед дверьми. Здесь они чистили картошку и громко переговаривались через улицу с соседками, сообщая друг другу способы приготовления иноземных блюд. В вавилонском смешении польских, немецких, арабских и французских слов сложился тот общий язык, с помощью которого семьи шахтеров, прибывших сюда со всех четырех концов света, прекрасно понимали друг друга. В это утро женщины, покачивая головами и посмеиваясь, обсуждали очередной подвиг вайанов: несмотря на постоянный ночной патруль, на стенах буквально всех, решительно всех трепарвильских домов на рассвете красовалась надпись: «Amy go home!» — «Американцы, убирайтесь домой!» Только что наделали здесь шуму две большие автомашины со значками «USA» — с территории шахты прибыло четверо американских офицеров в форме. Они медленно проехали по всему поселку из конца в конец, внимательно оглядывая стены домов. Старухи, словно и не подозревая, зачем явились сюда иностранцы, приветливо кивали, глядя на машины; а мадам Брюно поднялась с места и, согнув спину в подобострастном поклоне, помахала им рукой. Надо было видеть, с какими растерянными, кислыми физиономиями смотрели на нее офицеры!

— Ох, уж эта мадам Брюно! — переговаривались женщины. — Ну и высмеяла же их мадам Брюно…

Дети швыряли вслед машинам камни и комья земли. Но когда офицеры в ярости оборачивались, то видели только маленьких оборвышей, сидевших к ним спиной и увлеченных какими-то играми. Возвращались машины на шахту уже не через деревню, а кружным путем.

Вскоре после этого пришли люди с ведрами, с малярными кистями и уничтожили надписи — вместо них на серых стенах появились большие белые пятна. Старуха Брюно, придурковато хлопая в ладоши, радостно причитала:

— Ах, как хорошо, как красиво! Может, вы, душеньки, заодно уж и стену всю мне закрасите, чтобы красиво было к масленице!

Люди с ведрами хохотали, а один из них заляпал белыми пятнами весь дом мадам Брюно.

— Ну что, старушка, нравится? — спросил он и пошел дальше со своими товарищами.

За их спинами слышалось возбужденное перешептывание, слабые старческие голоса.

— Хорошо, сынок, очень хорошо! — выкрикнула мадам Брюно. — Авось продержится, пока ваши хозяева болтаются у нас.

К концу смены весть о случившемся в деревне донеслась и до шахты, сразу подняв настроение усталых людей. С лампами и отбойными молотками шахтеры сходились из штреков к погрузочной площадке. Здесь они ожидали, когда сверху опустится клеть, и, довольно посмеиваясь, обсуждали новость. Славную штуку выкинули вайаны, молодцы ребята!

— Твоя дочка, уж конечно, была среди них, — сказал Лорану Прюнье старый запальщик Роже и вылил из фляжки остатки холодного черного кофе. — Храбрая девчушка… Вот бы мне такую!

— Я думаю! — сказал шестнадцатилетний крепильщик Жорж Брюно.

— Что, и тебе бы такую? Подожди, пока усы вырастут.

Клеть с грохотом остановилась и тотчас же заполнилась людьми. Лоран Прюнье крикнул бригадирам:

— Не забудьте, встреча на опушке! Ждите, пока не соберемся все вместе.

Люди кивали в ответ:

— Подождем!

— Конечно, подождем!..

Из узких штреков подходили всё новые группы шахтеров; у пожилых на головах были шапки старинного фасона; у всех качались в руках или висели прикрепленные к петлице куртки шахтерские лампы; сбоку у пояса — неизменная фляжка. Собравшись кучками, они ждали своей очереди на подъем. Каждый хотел знать причину необычно хорошего настроения товарищей, острые словечки встречались смехом… Затем с шумом появлялась клеть и вбирала в себя новую партию людей.

— Эти молокососы все переженились бы, — сказал косматый седобородый грузчик Тодор Вавринек, неопрятный, опустившийся пожилой человек. Лицо его избороздили тысячи морщин, но маленькие глазки блестели живо и насмешливо. И хотя он всегда работал кое-как, из-за своей лени подводил товарищей и был ко всему безучастен, шахтеры любили этого беспокойного бродягу, исколесившего немало стран. — Погоди, — добавил Вавринек, — мы еще доживем до помолвки сынка Жантиля…

— Кого же ты хочешь этим порадовать? — спросил Йожеф Рошта.

Он шутил вместе со всеми, но что-то сильно бередило ему сердце. Да, его-то дочь ни словом не помянули; о ней, как всегда, молчат. А эта крошка Роза Прюнье уже снискала себе любовь и уважение множества бывалых людей.

— Слышал я, что сынок Жантиля приглянулся дочке инженера Курца, — ответил Вавринек.

Это сообщение было встречено громовым хохотом. Матиас, сын Марселя Жантиля, был семнадцатилетним придурковатым подростком, лицемерным и недоброжелательным; он постоянно служил мишенью для шуток. Матиас был откатчиком на шахте, но работал плохо, и каждая бригада, куда он попадал, старалась от него избавиться. К тому же вечно приходилось остерегаться, чтобы он не подслушал какого-нибудь важного разговора да не передал отцу, — а уж тот обо всем доносил в правление.

Подошла еще бригада. Уже издали было слышно, как кто-то кричал злым голосом:

— Твоя бригада должна выдавать пятнадцать центнеров с метра, а ты и сегодня выдал только четырнадцать! Я записываю.

— Ну и пиши! — проворчал другой голос. — Ты бы лучше заботился о том, чтобы штейгеры и запальщики вовремя подготовляли лаву.

— Вечно я должен за вас расплачиваться, свой хребет подставлять! — продолжал кипятиться первый.

— Ничего, ты хоть и щуплый, а кланяться хорошо умеешь!

Большинство повернулись спиной к приближавшемуся Марселю Жантилю, маленькому белесому человечку с тонким, неприятным голосом. Он подошел к ожидающим. Лоран Прюнье крикнул:

— Слышишь, Жантиль, мы решили собраться на опушке! Рассчитываем и на тебя.

— Что там еще случилось? —