он принес из номера занавеску. Занавеску можно было повесить на окно в любой мосфильмовской декорации и доснять недостающие сцены.

Швейцар согласился. Принес занавеску, но не отдал, а продал за деньги. Воспользовался безвыходной ситуацией. Пришлось заплатить.

Однако сцена в лифте сказала нам «до свидания».

Московский блок был отснят в конце концов. Группа поехала в Грузию. Точнее, в Кахетию. Снимали деревню в горах, где жил Мимино, герой фильма.

До сих пор живы эти островки древних поселений: Таркло, Омало. Экологическая еда, целебный воздух, затерянный рай. Когда привыкаешь к такой жизни, цивилизация кажется газовой камерой.

Однажды Данелия и оператор вышли с утра пораньше, и взору предстала картина: на горном склоне дрались два горных козла. Они пятились, потом разбегались и сшибались рогами. Данелия обернулся к оператору и заорал во все горло:

– Снима-а-ай!

Оператор не заставил себя ждать. Вскинул камеру, и камера застрекотала.

Козлы несколько раз сшиблись рогами. Потом один из них понял, что проиграл, и бросился наутек. А второй догнал его и дал рогами под зад.

Эти кадры вошли в фильм. Они оказались необходимы.

Как сценарист, я должна была присоединиться к группе. Могли понадобиться поправки в сценарии. Одно дело – писать на бумаге, которая все стерпит. Другое дело – реальное производство. Кино, как известно, синтез искусства с производством. Я поехала подгонять одно к другому: искусство к производству.

Я отправилась позже, чем группа. Мне необязательно было сидеть с самого начала до самого конца. График – свободный.

Я помню дорогу от аэропорта до гостиницы. Меня вез мосфильмовский шофер Сережа. Стемнело. Сумерки. Неасфальтированная дорога среди холмов. Неожиданно дорогу перебежала лиса. Я впервые увидела лису в естественных условиях. Увидела, что лиса – не что иное, как собака с нарядным хвостом.

На рецепции мне сказали, что номер режиссера на третьем этаже. Я хотела его обрадовать и помчалась на третий этаж через ступеньку.

Данелия пребывал на кровати в третьем дне запоя. Я научилась различать по запаху. На третий день от человека пахнет чем-то лекарственным, довольно приятно.

Данелия пошевелился и спросил:

– Это ты?

– Как ты догадался?

– Почувствовал. Я тебя чувствую. Я тебя люблю больше всех на свете. Но еще больше, чем тебя, я люблю свою маму.

Что у трезвого на уме, у пьяного на языке.

Он любит маму. Связь между сыном и матерью – космическая, как правило. Мама любит внука, поскольку это продолжение сына, и хочет, чтобы у ребенка была полная семья: мать и отец. Нормальное желание.

Я – угроза полной семье. В их доме уже давно качается пол и едет крыша. Хорошо бы меня не было. Делась бы куда-нибудь. Но я есть. И стою в его номере. А он распластался на кровати, и ему нужен покой.

Я повернулась и пошла к себе. Мне тоже полагался номер.

На другой день группа уехала на съемку. Я пошла на базар, купила нужные продукты и приготовила на плитке блюдо, которое называется «аджапсандали».

Данелия чувствовал себя плохо, но все-таки как-то чувствовал.

Вечером все вернулись, собрались в его номере. Надо было обсудить план работы на завтра. Творцы, а именно второй режиссер, оператор, главный актер, директор, собрались в номере Данелии. Увидели сковородку с аджапсандали и вдохновенно сожрали. Правильно говорить «съели». Но они именно сожрали, поскольку были молодые и голодные.

На другой день я опять отправилась на базар и повторила аджапсандали. Вечером все пришли на пятиминутку и опять все сожрали.

Так продолжалось неделю. Я поняла, что моя миссия – кухарка и посудомойка. С той разницей, что кухарке выдают деньги на продукты и платят за работу. А мне ни то ни другое.

Данелия ходил хмурый. Он плохо себя чувствовал и вряд ли замечал мои подвиги. Каждый вечер звонил домой. Отмечался.

Сценарные поправки были незначительные. Я сделала все, что требовалось, и собрала чемодан.

В аэропорт меня вез тот же Сережа. Та же дорога среди холмов, но я – другая. Я не смотрела по сторонам, не ждала лисы. Я плакала, не пряча слез. Сережа тяжело молчал. Ему неудобно было расспрашивать. Все-таки у нас разный статус. Но, независимо от статуса, он мужчина, а я – обиженная женщина. И ему хочется меня защитить. Он с удовольствием набил бы морду. Но кому? А спрашивать неудобно.

Причина моих слез в том, что я не могла жить без моего режиссера и с ним тоже не могла. Вырисовывалась схема: «ни с тобой, ни без тебя». Непонятно, что делать. Хочется умерти, как любила говорить моя любимая Настя.

Проводив меня, Сережа вернулся в гостиницу. В коридоре столкнулся с Данелией.

– Проводил? – спросил Данелия.

– Проводил.

– Все в порядке?

– Девочка плакала. Нехорошо. Обидели человека.

На другой день группа переезжала на новый объект. Все разместились в большом автобусе. Данелия лежал на заднем сплошном сиденье, отвернувшись от всех, и плакал. Его спина вздрагивала.

Буба Кикабидзе был тихо взбешен. Данелия компрометировал понятие «грузин» и понятие «мужчина».

Мужчина не должен плакать прилюдно, как баба.

Автобус тронулся. Все шло своим чередом: Данелия плакал, Буба бесился. А я вернулась в Москву и первым делом отправилась на базар. Купила все, что надо, и приготовила аджапсандали. Вечером моя семья собралась за столом и дружно сожрала прекрасное блюдо: мясо с овощами. Челюсти активно двигались, витамины разбегались по всему организму с криком «Ура!». И мои родные хорошели у меня на глазах. Становились красивые, здоровые и жизнестойкие.

В чем смысл бытия? Когда есть кого кормить и есть чем кормить.

А что же случилось со сценарием «Шла собака по роялю»? Данелия отдал его начинающему режиссеру Икс.

У Икс была красивая жена, по этой или по другой причине ему никогда не хватало денег. Он везде занимал, а потом обязательно возвращал. Икс был артистичный, остроумный, радостный. Мы дружили.

Однажды ко мне из Ленинграда приехала мама, и в этот день заскочил Икс, чтобы отдать долг. Просто прийти и просто протянуть купюру – это неинтересно. Он явился со своим другом. Они вошли в прихожую и встали на голову, вверх ногами, разумеется. Из этой позиции Икс протянул мне деньги. Пришлось за ними нагибаться.

Я засмеялась, а моя мама ушла на кухню и заплакала. Я ее спросила:

– Ты чего?

– А вот к моей Милочке никто так не придет и на голову не встанет…

Милочка – моя сестра. Она жила с мужем-полковником, суровым и дисциплинированным человеком. В доме всегда было одинаково скучно и прилично.

Уныло жить без праздников. Древние римляне