Радонега села к прялке; распущенные светло-русые волосы двумя волнами лежали у нее на груди, и этот непривычный вид простоволосой свекрови нагонял на Витиславу трепет. Легкая седина поблескивала в ее густых волосах, придавая ей вид небесной пряхи, озаренной лунным сиянием. Витислава смотрела, от удивления приоткрыв рот: она знала, что ее свекровь – мудрая и сведущая женщина, но теперь как никогда ясно ощущала силу этой мудрости. Темная баня среди снегов, возле огромной спящей реки, стала серединой мира, где при единственном во мраке лепестке огня прядутся все судьбы рода людского…

– Обережную нить прядут не как всегда, а веретено крутят противусолонь – от себя прочь, – стала объяснять Радонега. – Чтобы не сбиваться, здесь лучше и руки поменять: правой нить тянуть, левой веретено держать. Поняла?

Витислава кивнула: она заметила, что свекровь сидит у столбушки не тем боком, что обычно, – не левым, а правым.

– Теперь ничего не спрашивай, молчи – если слово скажешь, вся сила пропадет. Сперва я буду прясть, потом ты. Старайся как следует – мужу своему оберег будешь делать, чтобы воротился он от мери невредимым. Мерянские бабы своей колдовской силой славятся, если пустить к ним парня без защиты – обморочат, околдуют, живым не вернется.

Витислава содрогнулась, представив колдуний неведомого племени. Разве она что-то может сделать против них?

– А ты Свену жена, – мягко напомнила Радонега. – Сколько лет я его хранила, с братьями наравне, но коли у него теперь жена есть, то твой черед мужа хранить. У вас теперь одна судьба – какую ты ему долю напрядешь, ту он и проживет.

Радонега вздохнула тайком: уж больно юна и неопытна была та, от которой зависела доля, счастье, сама жизнь ее среднего сына. Но что поделать – сам так решил, сам такую хранительницу судьбе своей назначил. «Куда судьба хочет, туда все и катится», – датской поговоркой отвечал Альмунд на ее сетования. Но разве плохо, если самой научить ее всему, что требуется? Приехала бы взрослая дева, а ее уж дома бы выучили невесть чему…

– Ты не робей, – подбодрила Радонега невестку, у которой в испуганных глазах отражался огонек светильника. – Тебя ведь не в грядах нашли. Ты – княжеская дочь, тебя боги слышат.

Мать не успела обучить Витиславу ворожбе – для этого приходит срок, когда дева надевает поневу и обретает женскую силу. Теперь этому ее учила женщина, которая больше самой Витиславы хотела, чтобы она эту силу обрела.

Сперва Витислава только смотрела, как Радонега прядет, вытягивая нитку правой рукой вместо левой. У свекрови, опытной и в таких делах, получалось так же ловко, как обычно, не сразу и поймешь, что не так. Зато сама Витяна намучилась, когда пришел ее черед! Тянуть нить из кудели правой рукой получалось неплохо, но левая все время сбивалась, куда крутить веретено. А крученная не в ту сторону нить никуда не годится – не скручивается, а расползается. Досадливо вздыхая, Витислава сращивала нить и начинала заново. И пожаловаться нельзя – слово скажешь, вся сила пропадет! Однажды она чуть не заплакала, да Радонега, взяв ее руку в свою, показала, как нужно. Успокаивала знаками: не тревожься, получится. У нее уже было готово полное веретенце, а Витяна и не надеялась до утра спрясть годной нити хоть пару локтей.

Вздыхая, прерываясь иногда перевести дух, наконец она приладилась. Радонега гладила ее по голове: дескать, бывает, само собой ничего сразу не получается, всему учиться надо! Витислава изо всех сил собиралась с духом: ведь дело важное – ворожба. Если она ради своего мужа не постарается, кто же его защитит? Только та «хаминга», о которой толковал Альмунд.

И привиделось ей, будто сидит здесь, в бане, та рослая жена в белом и ловко прядет нить из лунного света… Ведь их род – знатный, от князей датских, хаминга их и не такое должна уметь.

Когда наконец Радонега знаком показала, что достаточно, у Витяны уже руки отнимались.

Лучинка тем временем преспокойно спала на лавке в предбаннике, съежившись для тепла. Разбудив ее, отправились обратно в городец. Ночь уже заворачивала к утру, Витислава чувствовала себя разбитой, будто на ней пахали. Но Радонега одобрительно похлопывала ее по плечу, и сама она чувствовала, что кое-чему научилась. Сквозь усталость пробивалась гордость: пока ее ровесницы в лелешки тряпичные играют, она несет обязанность знатной жены оберегать мужа!

Днем Радонега позволила Витяне отоспаться, а вечером снова повела в баню. Нынешний урок был полегче: они всего лишь растопили печь, нагрели воды, сделали настой корня марены, размотали вчерашнюю пряжу и выкрасили в красный цвет. Витяне удалось даже подремать, пока пряжа настаивалась. Потом они ее прополоскали, развесили сушить над печью и пошли спать. Но мужчины уже с утра были так заняты подготовкой к походу – Альмунд толковал с каким-то мужиком о сушеной рыбе, а Свен увлеченно бранился с другим из-за ледоходных шипов для лошадей, которых оказалось недостаточно, – что никто и не замечал, что их женщины, особенно Витяна, бледны и зевают украдкой.

На третий вечер мужчины легли спать раньше обычного – завтра чуть свет Свену и Велераду предстояло выступать по Мсте на юго-восток, к землям мере. В этот день они сходили в баню, и когда Радонега с невесткой пришли туда, там стояло ровное влажное тепло с запахом распаренных веников и целебных трав. При огоньке светильника они заправили по четыре крашеные нити в отверстия ткацких дощечек и принялись ткать тонкие, но прочные плетежки[12]. Это делается обеими руками, и к этой работе Витислава привыкла с восьми лет, так что могла ее выполнять даже в полудреме. Только полагалось молчать.

– Теперь запоминай, – сказала Радонега, когда они закончили и свернули готовые плетежки. – Сильному слову тебя обучу. Его говорить надо так, чтобы другие не разобрали, и на память затвердить. Повторяй да запоминай: «Огораживаю я мужа моего, Свенельда, Альмундова сына, оградой крепкой от земли до неба, с закатной стороны на подвосточную…»

– С закатной стороны на подвосточную… – старательно повторяла Витислава, рисуя в голове все эти стороны, багряные от солнечных лучей, чтобы крепче держались.

– Ограждаю от зла черного, от худой немочи, от наведенного, от наговоренного…

– По воде напущенного, по ветру насланного…

Прикрыв веки, Витислава старалась шептать так же, как Радонега – невыразительным голосом, через узкую щель между губами. И видела это неясное, неразличимое зло, летящее на ветру или скользящее по поверхности текучей воды; зло походило на серые расплывчатые тени, но если их тронуть – опалит холодом, порежет, будто острый нож.

– Затворяю дорогу колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, злым бабам чудским, лихим девкам мерьским, заговариваю от белого, от черного, от рудого, от русого, от красной девицы, от лихой вдовицы, от призора, от порчи, от сглаза. Отсылаю все болезни и хвори, призоры и прикосы черному медведю на хребет!

Витислава содрогнулась, как будто этот медведь вдруг выскочил черной глыбой из темноты. Но его нужно было не бояться, а заставить служить.