«Твоя честь понятие такое же растяжимое, как резинка в старых трусах, — думала Лена. — Тебе женщине соврать — что высморкаться».

— А как Володя тебе объяснил, почему он ушел из дома?

— С тобой поссорился.

— Не ссорились мы! То есть сначала не ссорились. Гена, а может быть, у него временное увлечение? Покуролесит и опять вернется ко мне?

— Конечно временное! — горячо поддержал Гена. — Он тебя страшно обожает! Сам удивляюсь! Натуральный мавр! Но, знаешь, в жизни мужчин бывают ситуации… — «Не туда меня несет», — подумал Гена, но остановиться не сумел. — …Такие ситуации, когда разум отступает, а инстинкты бушуют. Ешь ты каждый день манную кашу — что, селедки не захочется?

— Да, — кивнула Лена, — я читала, и Алла говорит.

— Вот видишь! Но это временно, как грипп.

— У Володи сейчас грипп от манной каши?

Не дожидаясь ответа, Лена пошла к выходу.

«Я друга предал?» — испугался Гена и бросился догонять Лену.

Его суетливое подбадривание, бегающий взгляд, судорожные клятвы в верности Володи только утвердили Лену в мысли, что в ее жизни случилась страшная трагедия.

Она крепилась, позвонила Алле: срочно приезжай, умираю, концы отдаю. Но в голос расплакалась только дома.

— Что я говорила? — торжествовала Алла, когда Лена между всхлипами поведала о своем горе.

— Закон природы, — поддакивала Настя, которую не смогли выпроводить из комнаты. — И папа туда же. Может быть, это не плохо? Он доказал, что ему претит постоянство и бытовая рутина.

— Что ты несешь? — У Лены всегда пропадали слезы по поводу личных неприятностей, если она обнаруживала проблемы морально-нравственного сбоя у детей. — Отец к другой женщине ушел, а ты его оправдываешь? Дочь называется!

— Ты сама виновата, — заявила Настя, довольная тем, что мама перестала причитать. — Посмотри на себя! Кто сейчас ходит в тупоносых туфлях? В пальто столетней моды? А глаза? У тебя же вечно в глазах один вопрос: в каком магазине колбаса дешевле?

— Устами младенца, — кивнула Алла. — Я тебе говорила? Надо поменять имидж.

— И весь гардероб, — вставила Настя. — Юбочки в складочку, блузочки шелковые — деревня.

Лене хотелось сочувствия, а она получала от самых близких людей обвинения. Она была готова помчаться на край света, уговаривать, умолять мужа вернуться, а ее призывают поменять наряды.

— Ничего не понимаю, — признавалась Лена, — мы так хорошо жили. Я люблю его, у нас дети…

— Не распускай нюни, — велела Алла.

— Ты должна доказать, что ты лучше той женщины, — призывала дочь.

— Но как? — растерянно спрашивала Лена.

— Прежде всего модернизировать внешность, — авторитетно постановила Алла.

— И платья, — снова напомнила Настя. — Можешь кое-что взять у меня.

Дочь носила джинсы, короткие юбки, майки с портретами певцов, куртки и ботинки вроде армейских. Хороша будет Лена в подобных нарядах!

— Никакой самодеятельности, — велела Алла. — Ты должна оформить себя у настоящего стилиста и визажиста.

— У кого? — переспросила Лена.

Алла и Настя дружно закатили глаза к потолку, поражаясь отсталости Лены.

— Кутюрье мы, пожалуй, не потянем, — задумчиво сказала Настя. — Зато визажист под боком.

Она имела в виду салон, который открылся на месте бывшей парикмахерской, прямо напротив их дома. «Визажист Сидоркин. Комплексный дизайн внешности» — гласила вывеска.

— А сколько дизайн стоит? — настороженно спросила Лена.

— Не дороже семейного счастья, — отрезала Алла.

— Жертвую, — вдруг сказала Настя, — сто долларов. Мне бабушка на косуху подарила.

Лена решила, что речь идет о неизвестном ей животном, которое дочь собирается притащить в дом. Оказалось, что косуха — это кожаная куртка со множеством застежек-«молний».

— Ну хорошо, — сдалась она, — на днях зайду в салон.

— Завтра! — в один голос воскликнули подруга и дочь. — Но Лена еще несколько дней терзалась сомнениями, внутренне металась между необходимостью коренным образом улучшить свою внешность и разбазариванием семейного бюджета. Володя не появлялся, и Лена поддалась объединенному напору Аллы и Насти.

Визажист Сидоркин, щупленький и молоденький, как допризывник, был одет во все черное: шелковая черная рубашка с воланами на воротнике и на манжетах, резиново обтягивающие черные брючки, заправленные в черные лакированные сапожки. Только яркие рыжие волосы выделялись в его облике, но и в них одна прядь была выкрашена в траурный цвет.

«Из себя он сделал служителя похоронной команды, — подумала Лена, — а что будет со мной?»

Сидоркин привел ее в кабинет, уставленный деревянными болванками голов с париками, усадил в мягкое кресло, сам сел напротив и представился:

— Зовите меня Филиппом.

Он предложил Лене кофе, конфеты, сигареты. От последних она отказалась.

— Посмотрите пока журналы, — сказал Сидоркин.

Лена переворачивала страницы, но ничего не запоминала в облике заморских див. Она обжигалась напитком и глотала, не разжевывая, конфеты.

Филипп Сидоркин, скрестив руки на груди, внимательно рассматривал ее, потом встал и обошел вокруг. Лена не знала, поворачивать голову за ним или нет.

— Пройдитесь, — велел Сидоркин.

— Куда? — не поняла Лена.

— Здесь, по комнате. — Сидоркин изящно махнул кистью руки.

Лена маршировала на каменных ногах, с чашкой кофе в руках, из которой неловко плеснула себе на платье.

— Садитесь, — командовал визажист, — положите ногу на ногу. Теперь другую.

— Что?

— Другую ногу на ногу. Так, хорошо.

Сидоркин закрыл глаза, потом прикрыл их ладошкой.

— Говорите, — сказал он шепотом.

— О чем? — Лена тоже зашептала.

— Какой вы видите себя обновленной. Затем скажу я, какой вас вижу. Мы сравним и выработаем адекватный образ.

— Не знаю, — призналась Лена. — Мне бы хотелось быть обаятельной, привлекательной.

— В вас бездна обаяния, — похвалил Сидоркин, не убирая ладони от лица. — Теплота, мягкость в несколько деревенском, народном стиле. Просто молоком пахнет.

«Хорошо хоть не сеном», — подумала Лена.

— Нельзя ли его приблизить к городскому? — попросила она. — И современному?

— Полностью нельзя, — отказал Сидоркин. — Такой развитый бюст! Его не спрячешь. Хотя сейчас многие делают пластические операции по уменьшению груди.