— Закрыть рот и помочь мне с салатом, — отрезала Фло. Ирейн вздохнула.

Спроси у неё кто, как и с чего бы у них вдруг образовался консилиум, обсуждающий их с Тиром отношения — по факту несуществующие — она и сама не могла бы объяснить. Просто как-то вышло, что зал был оставлен на Тира и Мардж, а остальные работники собрались на кухне, чтобы что-то сожрать. И, разумеется, обсудить чужую личную жизнь — куда же без этого!

— Иди к нему этой ночью, — категоричным тоном сказала Лиз, — Ради такого случая я с Иветтой посижу! Серьёзно, нельзя такого вот упускать!

— Так я тебя и допустила — к ребёнку-то! — фыркнула Фло, — Ты, небось, не знаешь, с какой стороны ей кашу запихивать! И вообще, меньше бы языком трепали: ему ваши разговорчики, как на духу, слышны.

— Ерунды не говори! В зале шум такой, что даже оборотень ничего не разберёт. Не нагнетай, Фло! Сама-то, небось, и не знаешь, с какой стороны за мужика хвататься.

— Скучно живешь, раз всегда хватаешься с одной стороны, — отрубила Фло, отчего Жуб странно закашлялся, — И они сами, без нас, разберутся — не дети чай.

— И что, ты бы и шага навстречу не сделала? — свернуть Лиз с намеченного пути — дело изначально гиблое, — Такому мужику-то?

— Тебе правду? — спросила Фло устало.

— Хотелось бы, знаешь ли!

— Будь я хоть вполовину так красива, как наша Ирейн — своего бы не упустила, будь покойна. Но и ты учти, что не с моей-то рожей такими вопросами задаваться, это во-первых. А во-вторых, есть вещи, которые нужно просто пустить на самотёк: идут и пускай себе идут. В любви иногда тоже так бывает: сильно хочется вот прямо сейчас и всего, но надо просто подождать и поглядеть, откуда ветер дует.

— Ладно, — сказала Ирейн, — Уважаемые знатоки дел сердечных, предлагаю закончить на этом с поэзией жизни и переключиться на прозу. Кто со мной в зал?

В ответ раздался слаженный стон.

В зале трактира витала какая-то непривычная, нервическия атмосфера: все за столиками сидели ровненько, тихо да покладисто, чисто рассада в горшке — даже матерных слов не звучало. Мардж не было, а Тир восседал себе на бочке, чисто царь на троне, и окидывал довольным взглядом своё королевство.

— Как оно тут? — уточнила Ирейн подозрительно. Её тут же одарили радостной улыбкой:

— Замечательно! Мальчики за столиком у окна немного пошумели, но я им объяснил, что не стоит этого делать, и проводил.

— А, — протянула Ирейн, вспомнив первую встречу с этим дивом дивным и его ручные молнии, — Живы?

— Да вроде бы, — порадовал парень, — И вообще, я вот тут сидел и думал о твоей спальне. Она хорошо звукоизолирована?

Первым порывом Ирейн было взять да и двинуть охальнику в морду, можно даже за сковородой не идти — вон сколько всего чудного с потолка свисает. Только вот давешний разговор, как ни крути, на психику ей мяконько присел, да и Лиз у Тира за спиной сделала очень страшные глаза и весьма убедительно изображала нервный тик. Если подумать… Ирейн смотрела на улыбающегося бирюзового и думала. Как давно у неё уже никого не было? Не считать же за ночь любви на полном серьёзе попытки пьяного вусмерть мужа не промахнуться мимо цели, пока она чуть ли не спит, утомленная ребёнком и домашними хлопотами?

А парень-то хорош, чего не отнять: высокий, широкоплечий, статный, с эдакой задорной смешинкой-дуринкой в глазах. Он понравился ей, причем на самом деле, и, коль уж он остался-таки, так почему бы…

— Хорошо звукоизолирована, — сказала трактирщица в итоге, и голос почти не дрогнул — вот какая она молодец! — А ты никак проверить вечерком хочешь?

— Нет, сейчас! — говорит этот красавец. Неужто так припекло?

— Сейчас — работа, парень. Кто в зале останется?

— Я! — и вот тут трактирщица начала смутно догадываться, что имеет место несовпадение парадигм, — У тебя такой усталый вид, что я не могу дальше на это смотреть. Иди отдохни, правда! Мы тут сами справимся. Честно-честно!

Вот это было, как серпом по яйцам. Ирейн даже рассмеялась — надумала себе, понимаешь ли!

— Ты прав, — сказала, — Пойду, подремаю хоть часик. Спасибо, Тир!

Она могла бы собой гордиться — улыбаться удавалось ровно до момента, когда дверь комнаты плотно закрылась за ней. Там Ирейн растерянно присела на кровать, распустила косы, стиснувшие голову на манер рыцарского шлема, и — разревелась.

Вот бывает иногда так, что усталость, злость, бессилие, да не пойми что ещё копятся в тебе, заполняют до краёв, а потом раз — и прорывает. Именно это с ней и произошло, оттого она и рыдала, как маленький ребёнок — некрасиво, с соплями и — наверняка — ярко-красным носом, совсем не так, как пускают по щёчке хрустальную слёзку кокетки, исхитряясь при этом даже не задеть боевую раскраску. И даже не могла бы сказать, что именно оплакивала: свой неудавшийся брак, смертельную усталость, проклятую пристройку или тот факт, что она плавно и уверенно перешла в разряд женщин, которых мужчины зовут в спальню с вот такими вот целями. А ведь она молода! Просто все как-то в спешке — рано умерли родители, по молодости выскочила замуж, почти сразу же родила дочь и вот итог. Здравствуйте, почтенная мамзель Ирейн! Скоро впору будет отпускать глубокомысленные рассуждения вроде "А вот в наше время…"

От этой мысли себя стало ещё жальче, и слезы хлынули с новой силой.

— А ты соврала, — донеслось от двери, — Хреновая звукоизоляция, твои всхлипы аж на первом этаже слышно!

Ирейн честно попыталась успокоиться и послать этого… ну хоть куда-нибудь, в пеший или конный поход по красотам, как говорится, но смогла только особенно душераздирающе всхлипнуть. Парень, очевидно, принял это за приглашение, потому что проскользнул внутрь и присел рядом, вздохнув.

— Ну, милая, чего ты?

— Я… я… — Ирейн не хотелось признавать, что вот эта кучка косноязычного желе и есть она, но реальность была неумолима. Ничего путного выродить не получалось — было стыдно, и горько, а ещё нравился его запах. Только поэтому, наверное, Ирейн позволила Тиру прижать её к себе: в этом чудилось что-то правильное и пугающе гармоничное, будто она с самого начала была создана для этих объятий, но из-за какого-то глупого недоразумения все пошло не туда и не так.

— Все хорошо, — шептал он, — Это ничего, все будет в порядке. Я теперь рядом, я здесь. Это ничего, все хорошо. Поплачь…

От этих слов себя почему-то окончательно стало жаль, она показалась самой себе маленькой девочкой, которая поняла, что можно капризничать, и делает это впрок. Хотя, что делала Ирейн, будучи ребёнком? Служила при трактире, как Жужа, помогала подслеповатому отцу с расходными книгами, помогала с курятником да улиточным полем… Ещё тогда она не умела плакать правильно плакать. И сейчас вот не лучше…

— Иди сюда, — с этими словами её посадили на колени и прижали так крепко, что почти не вдохнуть. Странно, но именно это ощущалось правильно, так, как надо, так, как с самого начала хотелось — стук чужого сердца, бирюзовые волосы, касающиеся щеки, тепло дыхания…