– Да, Алексей Иванович. Все цветы в гостиной уже увяли. Погода такая тяжелая…

– Интересно, что бы делала матушка без вас!

Агафья ответила жеманно:

– Ах, Алексей Иванович, Господь с вами, я же оказываю ей ничтожные услуги!

– И станете продолжать их оказывать, выйдя замуж за Левушку?

– Конечно же, – прошептала она, потупив взгляд.

Внезапно Алексей почувствовал, что больше ни минуты не вынесет этой слащавой беседы, и сменил тон на оскорбительно-насмешливый:

– Однако вам известно, что маменька вначале намеревалась заставить меня на вас жениться?

На щеках Агафьи вспыхнули красные пятна, подбородок ее мелко задрожал.

– Д-да… известно… – выдохнула она.

– И вот вдруг намерения ее резко изменились, и теперь вы помолвлены с моим младшим братом. Это вас ничуть не смущает?

Агафья Павловна глубоко вздохнула и посмотрела на молодого человека глазами покорной собаки.

– О нет, Алексей Иванович! В моем положении выбирать не приходится. Права такого нет. А для меня важно выйти замуж за любого из сыновей Марьи Карповны… Тот или другой… вы же понимаете, значения не имеет…

«Вполне может оказаться, что она говорит искренне!» – с ужасом подумал Алексей и, не откланявшись, повернулся спиной к собеседнице. Печаль, смешанная с отвращением, терзала его, пока он шел к своему флигелю. Вся Россия, как ему казалось, провинилась перед ним. Вернувшись домой, он решил не снимать кипарисовый крестик: ощущение этого крестика на коже напоминало ему о проникающем в самую душу взгляде Марфы.

Выслушав, как всегда делала по утрам, отчет своего управляющего Федора Михайлова – выслужившегося из «простых» крепкого, бородатого и краснолицего мужика, – Марья Карповна тут же и наставила его на ближайший день, дав указания, как вести различные хозяйственные работы. Сидя за длинным, заваленным папками письменным столом, она без секунды колебания диктовала по пунктам, после каждого нового приказа Федор Михайлов кланялся и произносил: «Будет исполнено, барыня!» Сурово и непреклонно правившая в своих владениях помещица тем не менее заботилась о крепостных. Марья Карповна хотела, чтобы они жили в лучших помещениях, были лучше одеты и накормлены, чем соседские. В голодные, неурожайные годы, когда цена ржи взлетала до десяти рублей ассигнациями за четверть ведра и когда мелкопоместные дворянчики во всей округе отказывали в зерне своим крестьянам, она щедро снабжала хлебом насущным своих. Ей льстило то, что они привлекательны с виду, и она ценила это так же, как блеск на боках своих ухоженных лошадей или высокое качество арбузов и дынь, которые, согласно данным ею инструкциям, выращивали под застекленными рамами. Но, постоянно заботясь о материальном достатке своих крепостных, Марья Карповна никому из них не прощала ни малейшего нарушения дисциплины. В прошлом году она выслала одного из мужиков в Сибирь за неповиновение. А сейчас, когда Федор Михайлов уже собрался уходить, остановила его, чтобы отдать приказ высечь кнутом крепостных Осипа и Тита: помещица слышала, как они бранились в это утро под ее окнами.

– Сколько ударов? – деловито осведомился управляющий.

– Тридцать, – ответила она.

Он записал приказ в блокнот и, пятясь, вышел.

После ухода Федора Михайлова одетый по-казацки мальчишка был послан за Агафьей. С тех пор, как Марья Карповна назначила приживалку своей будущей снохой, наряды и прическа последней находились под неусыпным надзором хозяйки: она не теряла надежды на то, что, несмотря на сегодняшнее отвращение, Левушка в конце концов найдет-таки в навязанной ему невесте некую прелесть. «Стерпится – слюбится», – мысленно повторяла она себе. Вероятно, сын уже сообщил своей любовнице о том, что скоро женится. Что ж, рабыне не пристало спорить с решением хозяйки. К тому же ей будет сделан хороший прощальный подарок: несколько аршинов[1] красного сатина и нитка стеклянных бус… Решая судьбы людей, которые достались ей во власть, Марья Карповна казалась сама себе справедливой и доброй. Иногда ей даже мнилось, будто она единственное разумное существо в этой безрассудной вселенной. Без нее Горбачево обратилось бы в прах, а сыновья сбились с пути, каждый на свой лад. Подняв глаза, она испросила у иконы Божьей Матери, украшавшей угол ее кабинета, помощи в решении неблагодарной задачи воспитания детей и управления хозяйством. Кто-то поскребся в дверь – так обычно делала Агафья. Марья Карповна велела той войти, оглядела с головы до ног, одобрила атласное платье в узкую розовую и белую полосочку, поправила складки на корсаже, взбила пальцем кремовый кружевной галстук, надетый, чтобы оживить воротник, уложила несколько выбившихся из прически прядей. Отступив на шаг, снова придирчиво осмотрела компаньонку и наконец сказала:

– Отлично! Вы красивы, как цветок. Теперь можно идти к Льву Ивановичу.

– А это необходимо? В самом деле необходимо? – пробормотала Агафья.

– Совершенно необходимо, иначе никак нельзя, – ответила Марья Карповна. – Вам следует хорошенько познакомиться с местом, где будете жить после свадьбы. А я хочу посмотреть, что там с мебелью, чтобы решить, нужны ли перестановки и какие. Мне не доводилось заходить во флигель несколько месяцев… нет, пожалуй, с год, и, таким образом, Льву оказалось дозволено погрязнуть в беспорядке. Все это очень скоро изменится. Мы с вами посмотрим, что тут можно сделать. Вы и я!

Агафья все еще колебалась:

– Но, может быть, стоит предупредить Льва Ивановича о нашем визите к нему…

– С каких это пор мать должна спрашивать разрешения у сына на то, чтобы переступить порог его дома?

И, взяв Агафью за руку, Марья Карповна решительно повлекла ее за собой в сад. Подойдя к правому флигелю, помещица подобрала юбки и легко ступила на красную ступеньку. Никто не поспешил навстречу ей.

Хотя утро уже переходило в день, во флигеле, казалось, все спали. Но Марье Карповне было известно, где можно найти сына. Они на цыпочках прошли по прихожей, затем мать резким движением распахнула дверь в кабинет младшего сына. Он действительно оказался там: в совершенно изношенном пестром домашнем халате, ночном колпаке, желтых шлепанцах. Левушка явно не успел умыться. Напротив него, по другую сторону низкого круглого столика на одной ножке, сидела Аксинья – тоже неприбранная, с рассыпанными по плечам волосами. В руках у обоих были карты – они сражались в дурачка. От вида этого почти супружеского согласия у Марьи Карповны перехватило дыхание. Пусть она и знала о многолетней связи младшего сына с этой крепостной девчонкой, но впервые собственными глазами увидела их вместе, в домашней обстановке. Увидев хозяйку имения, голубки живо вскочили – так, словно их застигли на месте преступления. Смущенная тем, что оказалась свидетельницей подобной сцены, Агафья поспешила спрятаться за спину госпожи.