Ветер изменил направление и стремительно нес огонь на юг, к той большой части города, где были сосредоточены почти все коммерческие здания, а также самые роскошные дома Салоников. Остановить его не могло ничто. Угроза нависла не только над домом Константиноса, но страшнее для него было то, что его склад, крупнейший склад тканей во всей Греции, тоже оказался на пути огня.

Хотя уже было ясно, что пожар оборачивается ужасающим бедствием для города, он все еще надеялся, что катастрофа минует лично его, Константиноса Комниноса. Пусть дешевые деревянные дома во всем остальном городе сгорят дотла, но массивный склад из стали и кирпича должен выстоять.

Константинос схватил брата за руку. Нужно было бежать домой, и поскорее. Когда они прибежали, Ольга сидела в прихожей, бледная, с потемневшими глазами, и прижимала к груди младенца. Рядом стояла Павлина, держа в каждой руке по узлу. Обе женщины были в слезах, однако при виде Константиноса и Леонидаса на их лицах отразилось облегчение.

– Нужно уходить, сейчас же! – резко сказал Константинос и без промедления вывел их на улицу.

Они шли по набережной так быстро, как только могли, и только для младенца не существовало вокруг ничего, кроме тепла материнских рук и сильно бьющегося материнского сердца. Море, что плескалось всего в нескольких дюймах от них, немного утешало.

Греческая армия пыталась кое-где с помощью немногих имеющихся насосов потушить пожар, но это было безнадежно – все равно что поливать из ведра горящий лес. Теперь главной задачей было благополучно эвакуировать жителей.

Люди со всех концов города собрались в одном месте, чуть восточнее Белой башни, а оттуда их всевозможным транспортом вывозили подальше от огня, за пределы города. Кто-то спасался на лодках. С направлением никто не пытался определиться, главное – бежать. Вся приморская часть города уже была охвачена огнем, и рушащиеся здания представляли собой еще одну опасность: металлические балюстрады стали плавиться и стены с грохотом обваливались прямо на улицы. Во всей этой Вавилонской башне всевозможных наречий те, кого спасали, быстро находили общий язык со спасателями.

Оранжевое зарево залило небо, словно за пару часов солнце успело закатиться и подняться снова. Весь город был ярко освещен.

Леонидас помог Ольге с ребенком и Павлине сесть в армейскую машину. Ольга явно была очень слаба, но Леонидас заверил Константиноса, что она в надежных руках и что о ней позаботятся. Торговец сунул в руку офицеру несколько банкнот с обещанием вскоре дать больше, если все будет хорошо, и велел водителю везти их в Перею, где жил один из его главных клиентов.

Хотя братья и не питали друг к другу особенной любви, Леонидас чувствовал, что его долг – остаться с Константиносом. Они отошли еще немного на восток, а затем просидели всю ночь и большую часть следующего дня на безопасном расстоянии, у моря, глядя, как гибнет в огне любимый город.

В этот день многие поверили, что тут не обошлось без чуда.

Огонь не разбирал религий. Перед ним устояло несколько минаретов, словно стволы деревьев в сгоревшем лесу, но синагоги были разрушены почти все. Десятки церквей тоже погибли, однако, дойдя до античной базилики Святой Софии, огонь вдруг таинственным образом остановился. Кто-то счел это ответом на свои молитвы.

По Божьей воле или сам по себе, но ветер, порывами перебрасывавший огонь из одной части города в другую, стих. Без него пожар распространяться не мог. Какое-то время город еще тлел, но пламя уже погасло.

В понедельник с утра Константиносу не терпелось вернуться в город. Оттуда, где они остановились, невозможно было оценить масштаб разрушений, и он был по-прежнему уверен, что его склад в порту должен был уцелеть.

– Нужно выяснить, насколько он пострадал, – сказал Константинос.

Со все нарастающим трепетом братья молча шли к разрушенному городу. Чем ближе к центру, тем чудовищнее выглядели почерневшие силуэты выгоревших зданий. Самый воздух, казалось, был исполнен горя. Город застыл в скорби, и его обгорелые останки словно надели вдовий траур.

Какой-то человек в лохмотьях стоял с Библией в руках и страстно проповедовал перед воображаемой паствой. Он читал из Откровения Иоанна Богослова:

– Горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру и багряницу, украшенный золотом и камнями драгоценными и жемчугом, ибо в один час погибло такое богатство! И все кормчие, и все плывущие на кораблях, и все корабельщики, и все торгующие на море встали вдали и, видя дым от пожара ее, возопили, говоря: какой город подобен городу великому! И посыпали пеплом головы свои, и вопили, плача и рыдая: горе, горе тебе, город великий, драгоценностями которого обогатились все, имеющие корабли на море…

– Похоже… – сказал Леонидас.

– Не будь таким суеверным, – сердито отозвался старший брат. – Какой-то идиот устроил пожар. Вот и все.

У самого берега они заметили полузатонувшие остовы сгоревших рыбацких лодок. Почти невероятно, но до них долетели искры от горящих прибрежных домов.

Многие вышли в этот день в такой же молчаливый путь – осмотреть разрушения, и зрелище, открывавшееся им, было страшнее, чем кто-либо из них мог себе вообразить. Отели, рестораны, магазины, театры, банки, мечети, церкви, синагоги, школы, библиотеки – все погибло, и жилые дома тоже. Тысячи и тысячи их были разрушены.

Тишина нависла над городом. Братья видели, как многие разбирают обгорелые развалины своих домов, не веря, что от их жизни ничего не осталось, кроме тлеющей золы, что была когда-то, вероятно, мебелью, одеждой, иконами и книгами. Теперь ничего уже нельзя было различить.

Неподалеку от дома Комниносов братьям повстречались две женщины, шедшие рука об руку. Вид у них был такой неуместно элегантный и безмятежный, головы прикрыты зонтиками от летящей золы – ни дать ни взять леди, вышедшие на послеобеденную прогулку, однако, когда они подошли ближе, братья заметили, что обе они плачут, не стыдясь слез.

Дойдя до своего родного дома, они до конца поняли горе этих женщин. Несколько минут братья молча стояли и смотрели, не в силах поверить, что вот это огромное пространство тлеющей земли было когда-то великолепным домом, который их отец строил с такой гордостью.

Воспоминания о детской спальне с видом на море с необычайной силой нахлынули на Леонидаса, и он вспомнил, как просыпался каждое утро и глядел на пляшущие солнечные зайчики на потолке – отражение волн. Он уехал отсюда много лет назад, но картины прошлого ярко вспыхивали в памяти – одна за другой, стремительно, не по порядку, словно во сне. Глаза у него давно щипало от едкого дыма, висевшего в воздухе, а теперь из них покатились слезы.

Константинос сразу вспомнил о письменном столе из своего кабинета, о своих личных бумагах, о бесценной коллекции часов, о картинах, о великолепных портьерах, так элегантно свисавших от потолка до пола. Все погибло, ничего нельзя восстановить. Гнев вспыхнул в нем, как пламя.

– Идем, Леонидас, – резко сказал он и взял брата за руку. – Тут уже ничего не поделаешь. Нужно взглянуть на торговый зал, а потом на склад.