Чжи-Ган затаил дыхание и широко раскрыл рот, увидев, как женщина опустила в воду мочалку. При этом ее нога оставалась поднятой. Он пришел в дикий восторг, когда она подтянула к себе ногу, высоко подняла руки (при этом ее груди тоже поднялись) и выжала воду из мочалки. Этот поток воды стал для него долгожданным облегчением, и он восторженно вздохнул.

На ее лодыжке он заметил большой мыльный пузырь. Пролившийся поток воды смыл его, и он исчез навсегда, но только не для Чжи-Гана. Он мысленно все еще видел его, представляя, как вода скользит по ее ноге от лодыжки до колена, а потом еще ниже, к тому островку темных волос, который был скрыт от глаз. Он так ясно все это себе представил, что ему пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить вырвавшийся у него стон. А затем он вообразил, что кладет свои руки на ее бедра и глубоко входит в нее, и его снова охватило сильное возбуждение. Его дракон опять зашевелился, высоко поднял свою голову и вытянулся во весь рост. Он проткнет этот мыльный пузырек, который находится между ее бедрами. Он раздвинет ее бедра так, чтобы она смогла сомкнуть свои длинные ноги на его талии. После этого он возьмет в руки мочалку, проведет ею сначала по ее груди, потом по животу и опустится прямо к лепесткам лотоса.

Чжи-Ган снова и снова представлял себе все это. Она же тем временем намылила вторую ногу, потом тщательно потерла ее и ополоснула водой. Китайские женщины так основательно моются только перед тем, как… У него снова все помутилось в голове. Не может этого быть! Неужели белая женщина приготовилась отдаться ему в обмен на свою свободу? Это слишком заманчиво для того, чтобы быть правдой. Она очень красива, и он, глядя на нее, уже достиг пика наслаждения. Его семя излилось прямо на нижнее белье.

Внезапно женщина насторожилась и пристально оглядела комнату. Чжи-Ган не мог понять, зачем она это сделала. Может, она слишком разволновалась? Или ей просто очень хотелось осмотреть комнату? Нет, скорее всего, она чего-то испугалась и решила еще раз оглядеться по сторонам. Только оказавшись в плену, женщина может поверить в то, что за ней никто не наблюдает. Однако его учитель-англичанин рассказывал ему о том, что белые женщины в детстве ведут чрезвычайно уединенный образ жизни. Наверное, эта женщина действительно является монахиней. Скорее всего, сестру Марию еще в раннем детстве поместили в один из христианских монастырей. Только так можно объяснить то, что она совершенно ничего не знает о мирской жизни.

Потом он увидел еще более захватывающее зрелище. Женщина положила обе ноги на край ванны и вновь запрокинула голову, как будто ей хотелось отдохнуть. Но ее руки продолжали двигаться. Одной рукой она коснулась шеи и медленно опустила ее на грудь, а другой обхватила левую грудь и сжала ее так, что большой палец коснулся соска.

Чжи-Ган обратил внимание на то, что ее движения были какими-то неуклюжими. Она не была похожа на рабыню, которая заученными и хорошо отработанными движениями пытается соблазнить своего господина. Она не предлагала свою грудь наблюдавшему за ней человеку, кокетливо поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц. Сестра Мария плотно смежила веки. Казалось, что все это она проделывает исключительно для собственного удовольствия.

Через несколько секунд она подняла свою правую руку и положила ее себе на бедро. Край деревянной ванны частично закрывал ее длинные пальцы, а затем они и вовсе исчезли.

Она же не собирается… Чжи-Ган замер в предвкушении. Именно этим она и намеревалась заняться. Уже в следующее мгновение он увидел, что ее кожа покраснела от напряжения, услышал тихий плеск воды. А еще он увидел, как она выгнула шею, откинув назад голову, и прижала руку к своему интимному месту. И это окончательно убедило его в том, что он не ошибся.

Он еще сильнее прижался лицом к бамбуковой стенке, так что дужка очков больно врезалась в переносицу. Чжи-Ган видел, как женщина закусила губу (скорее всего, чтобы не проронить ни звука), однако он все равно слышал ее. Его воображение быстро дорисовало недостающие детали. Она ласкала себя своими длинными пальцами, и ее бедра то поднимались, то опускались, подчиняясь четкому ритму. Она двигалась все быстрее и быстрее, и в такт ее движениям из ванны выплескивалась вода. Он заметил, как сжалось ее горло, и представил, что сейчас целует эту впадину под округлым подбородком. Ему нравилось прижиматься ухом к щеке женщины и целовать жилку, пульсирующую на шее. Ему нравилось слушать прерывистое дыхание и ощущать языком, как бьется ее сердце.

В какой-то момент она убрала левую руку с груди и схватилась ею за край деревянной ванны. От напряжения у нее даже побелели кончики пальцев. При этом ее бедра двигались в бешеном ритме, а рот был слегка приоткрыт от волнения.

Именно в этот миг она достигла кульминации. Потом, устало потянувшись, женщина снова легла в ванну. Ему очень хотелось, чтобы она приподняла свой живот над водой, так чтобы он хотя бы на мгновение смог увидеть средоточие ее энергии инь. Сейчас ему помогло бы все что угодно — ее дрожащий белый живот, длинные и гибкие пальцы, напрягшаяся грудь. Но больше всего Чжи-Ган хотел увидеть алые сморщившиеся лепестки ее лотоса, которые так манили его, когда он отдался во власть своего воображения.

Женщина продолжала неподвижно лежать в ванне, и он, конечно же, ничего не увидел. Однако он ясно представлял все, что ему не удалось увидеть, и, крепко сжав руку, входил в нее все глубже и глубже, пока, как и она, не достиг желанного облегчения. У него зашумело в голове и потемнело в глазах, и из-за этой темноты он уже не видел ее. Но он вообразил, что все еще находится внутри нее, и осторожно сжимал пальцами свой орган. Так обычно сжимают флейту, когда играют на ней. Так сжимало бы его дракона ее лоно. А еще он целовал ее трепетные губы, воздавая дань уважения ее доброй душе и прекрасному телу.

Когда Чжи-Ган успокоился и его сердце перестало учащенно биться, она уже вылезла из ванны. Резко, как будто бы устыдившись того, что она сделала, женщина схватила полотенце и укуталась в него по самую шею. Он уже не видел ее тела, не видел того, что секунду назад мысленно целовал и ласкал. Однако это внезапное проявление скромности сделало ее еще прекраснее, и Чжи-Ган, затаив дыхание, еще сильнее прижал свои очки к бамбуковой перегородке, молясь о том, чтобы увидеть еще хотя бы кусочек ее тела.

Но он так ничего и не увидел, хотя она одевалась прямо перед ним. Она слишком низко наклонилась, и злополучный стол снова закрыл весь обзор. Но теперь Чжи-Ган уже не жалел об этом. Ее образ навсегда запечатлелся в его душе, и он не сомневался, что запомнит этот день на долгие-долгие годы. День, когда он в первый раз увидел свою белую жену.

Он ощущал в душе невероятную легкость. Это состояние длилось почти целый час. Этого времени хватило на то, чтобы белая женщина успела одеться и расчесать свои волосы. Что касается палача, то он погрузился в легкую дремоту и, усыпленный мерным покачиванием лодки, заснул, несмотря на то что сидел в неудобной позе, зажатый между деревянными бочками. Он ощущал такое блаженство, что с трудом открыл глаза, когда Цзин-Ли приставил нож к горлу его жены.

Из дневника Анны Марии Томпсон