займа деньги срочным вкладом в Частный коммерческий банк[99]. Вскоре после этого Рубинштейн был избран членом правления этого банка и занял в нем влиятельное положение. О банке пошли неблагоприятные слухи, и Великий князь стал тревожиться за судьбу своих денег. Одновременно Рубинштейн вовлек Великого князя в ряд предприятий, акции которых Великий князь приобрел. Об этих предприятиях Великий князь не имел ни малейшего представления. Задача, которую мне поставил Великий князь, усомнившийся в Рубинштейне, сводилась к тому, чтобы развязать его с Рубинштейном и получить из банка вклад обратно. Великий князь дал мне понять, что Управление не было в курсе этих дел, которые он вел самостоятельно, что он желал бы получать от меня сообщения по делу непосредственно, а не через Управление.

Я стал разбираться в деле. Переданное мне досье содержало очень недостаточный материал. Я собрал некоторые сведения и между прочим узнал, что Рубинштейн был избран банком в члены правления не особенно охотно и лишь потому, что заявил, что Великий князь вносит деньги вкладом только под условием его избрания. Банк был в очень печальном положении, и крупный вклад дал ему возможность окрепнуть. Тем не менее в серьезных деловых сферах относились к положению Частного коммерческого банка с немалым скептицизмом, особенно вследствие руководящей роли в нем Рубинштейна.

Д. Л. Рубинштейн был уже тогда личностью, привлекавшей общественное внимание. Про него шли самые разнообразные анекдоты, создававшие ему скандальную известность. Я вспомнил, что за несколько лет перед тем я уже видел Рубинштейна и при следующих обстоятельствах. Я возвращался с моим клиентом М. Д. Волынским из Харькова. Когда мы уселись в поезд, мое внимание было привлечено толпой, шумно провожавшей кого-то. Из окна кто-то кричал хриплым голосом: «Еду в Петербург и скоро вернусь!» — толпа отвечала ему шутками, смехом, криками. Волынский следил не без интереса за происходившим. «Вы знаете, кто это уезжает? — спросил меня Волынский. — Это Митька Рубинштейн! Большой ловкач. Но что-то подозрительно, что он все кричит, что едет в Петербург. Он не едет в Петербург, он заметывает следы. Вот увидите. На такой-то станции с нашим поездом скрещивается поезд, идущий на юг, и могу поспорить с Вами, что он выйдет на этой станции и пересядет в обратный путь». Так оно и было. Я увидел, как на одной из следующих станций небольшой толстенький молодой человек с чемоданом вышел из соседнего вагона и направился в станционное здание. «Вот видите, — говорил Волынский, — он едет на юг устраивать какую-нибудь аферу и скрывает от харьковцев свою поездку».

От Волынского и других я затем слышал много рассказов про Рубинштейна. Он кончил юридический факультет в Демидовском лицее в Ярославле[100], так как в Харькове никак не мог сдать экзамены. В Ярославле он перед экзаменом распустил слух, что по благополучном окончании экзаменов он даст перед отъездом банкет на вокзале, к которому будет приглашен весь преподавательский персонал и товарищи-студенты. Отношение к нему на экзаменах было будто бы более чем снисходительным. Банкет был, действительно, устроен, и все приглашенные — профессора и студенты — собрались на вокзале чествовать веселого и радушного хозяина-банкера. Было много выпито, и шумная толпа провожала Рубинштейна. Однако гостей ждало разочарование в виде большого счета станционного буфетчика. Рубинштейн уехал, не уплатив счета. Сам Рубинштейн будто бы рассказывал про эту свою проделку.

По окончании университета[101] он занялся страхованием жизни и действовал весьма успешно. Говорят, что он побил агентский рекорд: встретив в вагоне агента конкурирующего страхового общества, он сумел его застраховать в своем обществе. Он женился на одесситке из хорошей семьи, по характеру вполне подходящей ему женщины, как я потом узнал, очень доброй. Поехав с ней в Харьков, уверил ее, что дом, в котором они поселились, составляет его собственность. Госпожа Рубинштейн и стала себя вести как домовладелица и в этом качестве грозила выселением жильцу соседней квартиры, чем-то ее беспокоившему. Велико было ее удивление, когда «жилец» оказался владельцем дома.

В Харькове Рубинштейн занимался и комиссионерской деятельностью. Харьковский банкир Моисей Голобородко[102], человек осторожный и трезвый, мне рассказывал, что Рубинштейн ему «сватал» имение в Крыму, покупку которого он изображал чрезвычайно выгодной. Они поехали в Крым смотреть имение. Осмотру предшествовал завтрак, устроенный Рубинштейном. Голобородко завтрак показался слишком роскошным, напитков, которыми его усердно угощали, было чересчур много, и банкир, от природы не особенно доверчивый, насторожился. После завтрака поехали осматривать имение. Рубинштейн показывал поля, луга и леса, принадлежавшие к имению. Покупка казалась необычайно выгодной. Голобородко ухитрился как-то выйти из коляски и расспросить встречных, чьи это земли. Оказалось, что Рубинштейн возил Голобородко по чужим землям и лесам. «Дело» у Рубинштейна сорвалось. Характерно, что Голобородко рассказывал это очень добродушно, без резкого осуждения Рубинштейна, а как забавную историю.

Когда Харьков оказался для Рубинштейна тесным, он переехал в Петербург, где занялся комиссионными и другими делами, благодаря деньгам Великого князя он вышел в банковские и промышленные деятели. О нем стали в Петербурге говорить.

Я вызвал в Управление Рубинштейна. В кабинет управляющего Карцова вкатился уже знакомый мне с виду кругленький человек, с круглым розовым лицом, безбородый, с маленькими бегающими глазками и прической à la Napoleon, которого он напоминал, как карикатура напоминает оригинал. Он сразу затрещал, выпуская, как пулемет, тысячу слов в минуту, захлебываясь, брызгая слюной. Голос у него был хриплый, иногда визгливый. Темперамент у него был, видимо, бурный. Чувствовался в нем недюжинный ум, хитрость и плохо скрываемая трусость перед предстоящим разговором. Я его не прерывал, и это его, по-видимому, наконец смутило. Он замолк и с недоумением и тревогой посмотрел на меня. Я ему сказал, что я осведомлен о всех обстоятельствах, при которых был учинен вклад в Частный коммерческий банк; мне известно, что он был избран в члены правления вследствие ложного уверения, что Великий князь ставит его избрание условием вклада; мне известно и положение банка; я не полагаю, что в интересах Великого князя дальнейшее оставление вклада в банке и что потому, ввиду скорого истечения срока вклада, я его предупреждаю, что вклад будет потребован обратно. Рубинштейн стал опять кипятиться, но я остался неумолим. Затем я потребовал от Рубинштейна разъяснений по поводу двух промышленных дел, в которые Великий князь был им вовлечен. Разъяснения меня не удовлетворили, и я сказал, что скоро вернусь к этим вопросам. Рубинштейн ушел расстроенным и уже без того победоносного вида, с которым он вошел. У нас затем было еще несколько свиданий с Рубинштейном, всегда в присутствии П. Н. Карцова, и результатом весьма длительных переговоров