Восемь долгих и унизительных дней я болтался по Хьюстону с ордой прочих профи, занятых общим делом: а именно бездельничал, по уши накачиваясь поставленным НФЛ алкоголем и выслушивая бесконечные потоки самых убогих и глупых помоев, какие когда-либо изрыгал человек или зверь. И наконец, утром в воскресенье, эдак за шесть часов до первого вбрасывания, адский внутренний конфликт довел меня почти до исступления.

Я сидел один в номере, смотрел погоду по телевизору, как вдруг ощутил исключительно сильный укол в основание позвоночника! «Мама дорогая! – подумал я, – Что это… пиявка? Что, помимо всего прочего в этом треклятом отеле еще и пиявки»? Сорвавшись с кровати, я обеими руками начал скрести поясницу. Штуковина, казалась огромной, наверное, футов восемь-девять, и она медленно ползла по позвоночнику к шее.

Последнюю неделю я недоумевал, с чего это мне так хреново, но мне и в голову не приходило, что все это время гигантская пиявка сосет у меня из поясницы кровь, а теперь она ползет к мозгу… А будучи профессиональным спортивным комментатором, я знал, что, если тварь доберется до моего спинного мозга, мне конец.

Это стало началом серьезного конфликта, ведь я осознал (учитывая, что за тварь ползла у меня по спине и как скоро, очень скоро это радикально изменит мое представление о журналистской ответственности), что две вещи надо сделать немедленно. Во-первых, прочесть проповедь, которая уже неделю зрела в меня в мозгу, а после метнуться назад в номер и быстро написать вводную для репортажа о суперкубке.

Или, может, сначала написать вводную, а потом произнести проповедь. Так или иначе, нельзя терять времени. Тварь уже поднялась на треть спины и двигалась с приличной скоростью. Рывком натянув трусы, я выскочил на балкон к ближайшему автомату со льдом.

Вернувшись в номер, я пересыпал лед в стакан и, налив до краев «Дикой индюшки», начал перелистывать страницы «Кошмара демона» ради духовного трамплина, с которого сигану в нужном направлении. Еще бегая за льдом, я решил, что у меня хватит времени обратиться к сонной толпе, но не настучать вводную до того, как адский кровосос заберется мне в мозг… А что, если выйдет еще хуже? Что, если солидная доза виски замедлит ползучую тварь настолько, что лишит меня последней отговорки, почему я вообще не попал на матч, совсем как в прошлом году?

Что? Я проговорился? Или пальцы меня предали? Или я только что получил профессиональную подсказку от моего старого приятеля Mr. Natural?

Да, конечно. Когда дело принимает крутой оборот, становится круто. Это Джон Митчелл сказал – незадолго до того, как бросил работу и со скоростью девяносто миль в час рванул из Вашингтона на лимузине с шофером.

Я никогда не испытывал особого сродства с Джоном Митчеллом, но тем паршивым утром в Хьюстоне стал к нему как никогда ближе: ведь он в конце-то концов профессионал и, увы, я тоже. По крайней мере, у меня есть горсть журналистских удостоверений, где утверждается именно это.

И, пожалуй, именно простой профессионализм решил мою проблему, которая до того момента, как я вызвал из небытия гнусный дух Джона Митчелла, требовала отчаянного выбора между проповедью и вводной, втиснутых в невозможно короткое время.

Когда странности множатся, странность становится профессией.

Кто это сказал?

Подозреваю, кто-то из Kolumbia Journalism Reviev, но доказательств у меня нет… да и вообще какая разница. Между профессионалами существует связь, которая в определениях не нуждается. Во всяком случае, не нуждалась в то воскресное утро по причинам, обсуждать которые на тот момент не требовалось, ведь внезапно мне пришло в голову, что я уже написал вводную к нынешнему суперкубку: в прошлом году я писал ее в Лос-Анджелесе. И после поспешного пролистывание вырезок в толстом конверте с надписью «Футбол-73» она объявилась как по волшебству.

Выхватив ее из конверта, я лениво напечатал на чистом листе: «Суперкубок – Хьюстон 74 года». Необходимая правка оказалась небольшой: заменить «Миннесота Викинге» на «Вашингтон Рэдскинс». Если не считать этого, вводная столь же подходила для матча, который начнется часов через шесть, как и для того, который я пропустил в Лос-Анджелесе в январе 73-го.

«Точечная атака „Майами Долфинс“ оттоптала яйца „Вигингам“ Миннесоты сегодня, топча и вбивая один за другим точным ударом молота в середине в сочетании с прицельными пассами на середину и многочисленными отбойными тач-даунами у обоих ворот…»

Мою работу прервало звяканье телефона. Сорвав трубку, я ни слова не сказал тому, кто был на другом конце, и начал давить на кнопку оператора отеля. Когда девушка наконец подключилась к линии, я очень спокойно произнес:

– Послушайте, – сказал, – я человек дружелюбный и истовый проповедник любви к ближнему, но, помнится, я оставил вам указание ни с кем – НИ С КЕМ, К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ! – меня не соединять, а тем более сейчас, посреди оргии. Я тут торчу восемь дней, и никто мне пока не позвонил. Почему, черт побери, кто-то позвонил сейчас?.. Что? Ну, я просто не могу принять вашу нелепую логику, барышня. Вы в ад верите? Готовы поговорить со святым Петром?.. Подождите-ка, успокойтесь… Прежде чем вернуться к своим делам, я хочу убедиться, что вы кое-что поняли. У меня тут люди, которым нужна помощь. Но я хочу, чтобы вы знали: Бог свят! Он не допустит греха перед лицом Своим! В Библии сказано: «Нет праведного, ни одного… потому что все согрешили и лишены славы Божьей». Это из «Послания к Римлянам», барышня…

Тишина на том конце провода начинала действовать мне на нервы. Но я чувствовал, как во мне пробуждаются жизненные силы, а потому решил перейти к проповеди с балкона, но тут вдруг понял, что кто-то барабанит мне в дверь. Господи Иисусе, подумал я, наверное, управляющий. Наконец-то, за мной пришли.

Но это был телерепортер из Питтсбурга, пьяный до опупения и желающий принять душ. Я рывком втащил его в комнату.

– Забудь про чертов душ, – сказал я. – Ты понимаешь, что у меня на спине?

Он уставился на меня, словно язык проглотил.

– Гигантская пиявка, – сказал я. – Она там уже восемь дней и все жиреет и жиреет от крови.

Он медленно кивнул, и я повел его к телефону.

– Ненавижу пиявок, – пробормотал он.

– Это меньшая из наших проблем, – отозвался я. – Обслуживание номеров пива раньше полудня не пришлет, и все бары закрыты. У меня есть «Дикая индейка», но, пожалуй, виски – слишком крепко для ситуации, в какой мы очутились.

– Ты прав, – согласился он. – Мне надо работать. Чертов матч вот-вот начнется. Нужно в душ.

– И мне тоже. Только мне надо сперва кое-что сделать, поэтому звонить придется тебе.

– Звонить? – рухнув в кресло у окна, он уставился на густой серый туман, который окутывал город восемь дней и сейчас, на рассвете супервоскресенья, был густым и мокрым как никогда.

Я дал ему трубку.

– Позвони управляющему и скажи, что ты спортивный комментатор Говард Коселл и что вы с пастором остановились в 2003-м номере. У нас тут завтрак на двоих с молитвой, и нам нужно две пятых его лучшего красного вина и коробку соленых крекеров.