Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, – сказала она. – Я об этом думала. Но этот вариант отпадает.
– Конечно. Ведь если ничего не изменится, он на всю жизнь сядет в тюрьму. Не похоже уже на розыгрыш.
Виктория вздохнула.
– Не похоже.
– Тогда что именно мы ищем?
Она ответила через пару секунд. Уинтер подумал, что именно столько времени ей нужно, чтобы хоть что-нибудь придумать для ответа.
– Когда ты разговаривал с директором школы, миссис Этуотер, она же тебе рассказала про день рождения малышки?
Уинтер кивнул.
– Да.
– Судя по всему, именно после этого дня Трэвис и Дженнифер стали серьезно относиться друг к другу. Между ними все было по-настоящему.
– Я и не сомневаюсь, что все было так, но это не первый случай, когда…
– Роман заканчивается убийством, – продолжила за него Виктория. – Разумеется, не первый. И дело не в том, что у нас нет смягчающих обстоятельств. Они есть! В отчете о расследовании в присутствии[7] сказано, что у Трэвиса после войны развилось ПТСР. Жена кончает с собой. Эмоциональное выгорание. Неудивительно, что он стал чем-то одержим. А Дженнифер скрытная. Еще какой-то бывший. Понятно, почему такой человек, как он, сорвался. Вспышка гнева. Тут можно рассчитывать на смягчение. Можно! Ему предъявили обвинение в убийстве второй степени, так что относительная свобода действий у судьи все-таки есть. Мы можем добиться двадцати пяти лет вместо пожизненного. А если бы мы могли доказать, что это случилось непредумышленно, срок можно было бы сократить до пятнадцати лет.
– Кто этот судья?
– Судья Ли? – Виктория неопределенно взмахнула рукой. – Льюис Ли, бывший армейский рейнджер. И с ним прокурор – тоже бывший рейнджер, Джим Кроуфорд.
– Так, может, они не будут судить его строго, он же им, получается, брат по оружию?
– Может, – ответила Виктория без особой надежды в голосе. – Но они очень добропорядочные люди. Скорее всего, они будут придерживаться высоких стандартов семьдесят пятого полка рейнджеров и накажут его со всей строгостью. Я этого и опасаюсь…
Уинтер кивнул, призадумавшись.
– И все-таки, Вик, что мы тут ищем? Мне было бы проще работать, если бы я знал.
Виктория хмыкнула.
– Не знаю. Без понятия. Все это вообще как-то неправильно. Я это чувствую.
Она надавила на бровь и помассировала ее, как будто ее мучала боль. Уинтер тем временем за ней наблюдал. Усыпанные веснушками щеки чуть надувались, пока она сражалась с собственными мыслями. Ему всегда нравились ее щечки.
Виктория вздохнула. Повернулась к нему и сказала:
– Когда мой муж вернулся из Афганистана, он был совсем другим. Это был он, но не он. В смысле, что-то в нем изменилось, в его взгляде… В нем что-то есть, и я даже сейчас это замечаю.
– Ну, так бывает в жизни, – сказал Уинтер. – Ты не то чтобы не можешь вернуться в страну, за которую сражался. Ты просто возвращаешься другим.
Виктория молчала. Она неотрывно смотрела на улицу через лобовое стекло.
– И что, выходит, Трэвис Блэйк напоминает тебе Ричарда? Поэтому ты хочешь, чтобы он был невиновен? Хочешь, чтобы я доказал, что твой муж не собирается тебя убить?
– Не знаю! Я хочу все для себя прояснить! В эмоциональном смысле тоже. Я имею в виду… Разве так бывает, что мужчина, который пришел тогда на день рождения, и мужчина, который пырнул любимую женщину ножом, завернул ее тело в ковер и выбросил в озеро, – один и тот же человек?
– Да, – ответил Уинтер. – Опыт подсказывает, что это вполне возможно.
Виктория зло прищурилась и искоса на него посмотрела.
– И он вообще-то Роджер, чтоб тебя! А не Ричард. Моего мужа зовут Роджер.
– Да, точно, Роджер, – ответил он сухо, но Виктория уже вылезла из джипа и хлопнула дверцей.
Уинтер остался в машине. Перед ним возник образ. Образ темного мужчины на темном коне, и он скачет по холмам за городом. Несется так, словно гонится за демоном. Или это демон гонится за ним. Разумеется, он мог ее убить. Вик просто позволила чувствам взять верх, вот и все.
Образ исчез, но Уинтер все сидел за рулем. И он сидел там до тех пор, пока не понял, что аромат Виктории остался вместе с ним. Разозлившись на самого себя, он выбрался из джипа и попал в прохладный денек.
Уинтер торопливо шагал по дорожкам многоквартирного комплекса, чтобы догнать Викторию. Затем она скрылась в одном доме, что стоял посередине в группе других. Уинтер последовал за ней, поднялся по лестнице на второй этаж. На двери нужной квартиры была полицейская лента, но Вик разрезала ее пилочкой для ногтей, что лежала у нее в сумочке. Она открыла дверь и пропустила Уинтера вперед.
Квартира Дженнифер Дин была именно такой, какой он ее себе и представлял. Чистая однокомнатная квартира, приметных украшений почти нет. Только рисунки в рамках на стене – там изображены лес и озеро, – которые вполне могли бы украшать номер отеля. Тарелки на кухне, одеяла на кровати, даже косметика в ванной – все это, купленное однажды в каком-нибудь обычном интернет-магазине, могло принадлежать кому угодно. Даже одежду, лежавшую в шкафу и комоде, казалось, купили таким же образом. Все эти юбки, брюки и блузки наверняка выбрали на сайте какого-нибудь универмага всего за полчаса. И нижнее белье тоже.
Лишь две вещи нарушали правило анонимности в этой квартире. Первая – это русская икона, что висела на стене возле кровати. На ней была изображена Мадонна с привычным для нее изможденным видом и неестественно взрослый младенец, вручную написанные на дереве. Возможно, Дженнифер Дин всматривалась в их лица в ночном мраке, когда лежала на этой кровати и засыпала. Вторая вещь – какая-то иностранная книга в потрепанной мягкой обложке на тумбочке. Конечно, библиотекарша читает! Но где же все остальные книги? Уинтер представил себе: вот она прочитывает одну книгу за раз, а закончив, отбрасывает ее в сторону и принимается за следующую, и так далее.
Он взял книгу и внимательно ее осмотрел. Русская.
– Достоевский, – прочитал он вслух. – “Братья Карамазовы”.
Вик, которая тем временем рылась в шкафу, удивленно на него взглянула.
– Ты как это понял? Русский знаешь?
Уинтер кинул книгу на тумбочку.
– Да просто… Прямо пахнет Достоевским, – ответил он вкрадчиво.
После он подошел к окну и глянул, что там за ним. Снег лежит на траве. За рядом деревьев виднеется дорога. Уныло как-то – не сказать, что неприятно, но вид угнетает, если ты склонен к депрессиям. А Уинтер