Флоримон с каким-то особым мстительным удовольствием возвращался к обстоятельствам ее пленения, доказывая, что мужчины Соню всего лишь использовали и не станут ничего предпринимать для её освобождения.

– А кто такой Питер Бич? – спросила Соня.

– О, Питер – самый гнусный из пиратов, каких я видел. Жертвы его, которым по воле провидения удалось выжить, называли его исчадием ада. Мне довелось как-то, сидя с ним в портовом кабачке, выслушивать его хвастливые речи. «Если я за два-три дня не убью кого-нибудь, – говорил он, – ко мне потеряют уважение!» Люди послабее духом при одном виде его цепенели от ужаса и покорно подставляли свои шеи под его нож, точно овцы.

– Неужели человек может бояться до такой степени? – дрогнувшим голосом спросила Соня, мысленно уверяя себя, что Флоримон рассказывает ей всё это, чтобы еще больше напугать.

– Ещё как может! – усмехнулся Флоримон. – Я, конечно, не Питер Бич, но видел страх и в своих… овцах!

Карета, в которой Флоримон сидел рядом с Соней, ехала, по его словам, в Дежансон. Княжне опять связали руки и ноги.

– Бережёного бог бережёт! – ухмыляясь, сказал негодяй.

Правда, путы её не давили, потому что охватывали запястья и щиколотки широкими ремнями из кожи, после которых вряд ли останутся следы. Всё-то у них предусмотрено!

Надо сказать, что как бы Соня ни храбрилась перед этим преступником и перед самой собой, но с каждым часом ей становилось всё труднее справляться с унынием.

То, над чем она в Петербурге, читая, проливала слезы, то, что до сих пор помнила наизусть, теперь казалось ей всего лишь сказками для взрослых, неизвестно для чего написанными. Как всё же отличается тот выдуманный мир, в котором она прежде существовала, от действительности!

Она горько заплакала.

Плачь не плачь, а не думать о будущем возможно ли? Она окинула взглядом безмятежное лицо Флоримона де Баррас. Вот кто не испытывает угрызений совести, не страдает от собственного злодейства.

Заметив, что она плачет, Флоримон достал надушенный платок и смахнул с её лица слезы. Промолвил с усмешкой:

– Женские слезы – всего лишь вода. Однако от них краснеют и опухают глаза. Не будьте глупы. Красивая женщина, явись у неё желание, так может устроить свою жизнь, как иной мужчина и не мечтает.

– И что вы мне посоветуете? – нарочито смиренно спросила Соня, моментально придя в себя от его язвительного тона: и правда, стоит ли показывать врагу свою слабость!

– Вы могли бы помогать мне…

Глядя на её изумленное лицо, Флоримон решил, что она не понимает, о чём он говорит, хотя Соня удивлялась, как вообще ему могло прийти в голову, будто она станет подручной бандита.

– Красивые девушки больше склонны доверять своим сверстницам, чем, к примеру, той же Альфонсине.

– Говорят, её посадили в тюрьму? – позлорадствовала Соня.

– Я мог бы выкупить у казны дом Альфонсины и поселить вас там. О, перед нами открылись бы такие возможности!

– Послушайте, мсье Флоримон! Но зачем вам такое опасное дело? Рано или поздно вы попадётесь, а в подземелье вашего замка столько золота, что хватит вашим внукам и правнукам!

Флоримон с сожалением посмотрел на неё.

– И что вы предлагаете мне делать? В тридцать лет сидеть в своем замке, проедая это самое золото, и умирать со скуки?

– Но есть на свете много интересных дел. Наука…

– О нет, я никогда не был прилежным учеником. Над книгами я зеваю. Возможно, лет через сорок такое времяпрепровождение меня бы и увлекло…

– Вы могли бы жениться. Завести детей…

– А если у меня родятся такие же сыновья, как я сам? Потом жалеть, отчего не удушил их в колыбели?

– Как вы жестоки! – тихо сказала княжна. – Но, может, будь рядом с вами кроткая, добрая супруга, она повлияла бы на вас благоприятным образом.

– Вы считаете, что меня ещё можно исправить? – откровенно развеселился он. – Тогда не займетесь ли вы этим, моя милая наставница?

– Я говорила это серьезно.

– Я тоже, – кивнул он. – У вас есть прекрасная возможность сделать дело, угодное богу. Обратить к добру и милосердию отщепенца и злодея. Сделать его примерным семьянином и любящим отцом. Выходите за меня замуж. Я делаю вам предложение руки и сердца.

В какой-то момент она поддалась на прозвучавшую в голосе Флоримона искренность. Не смогла просто сказать «нет», а стала чуть ли не оправдываться перед ним.

– Но я люблю другого человека!

А кстати, кого именно? Леонида Разумовского? Григория Тредиаковского? Ведь именно с этими мужчинами столкнула Соню судьба в последние три месяца. До того она жила себе спокойно в мире книг и грез, но вовсе не о любви и семейной жизни грезила, а о чём-то возвышенном, недоступном… Но в то же время она вовсе не помышляла ни о каких авантюрах. Она считала их уделом людей низких.

Флоримон посмотрел на нее, как на ребенка. «Люблю»! Правильнее было бы сказать – «любила». Странно, но наивность русской княжны даже умилила его. До чего всё-таки доверчива эта нация! Одно плохо – уж больно русские упрямы. Если такая девушка что-нибудь заберёт в свою прелестную головку, никакой Рауль её с пути не собьёт!

Как жалко возвращать это дитя в жестокую действительность! У них, говорят, необозримые просторы, сплошь покрытые снегом, а в лесах уйма медведей, на которых они ходят с рогатиной и с ножом. Понятное дело, откуда взяться в их характере хитрости и изворотливости, изяществу, с которым француз обделывает свои самые неблаговидные, на взгляд простодушного человека, дела.

– Вам, Софья Николаевна, лучше позабыть о том, что с вами прежде было. Вы любили – вас любили. Всё это прошло навеки. Теперь я ваш судья, ваша фортуна, ваш господин. Как решу, так и будет. Покоритесь неизбежному, и судьба, возможно, обратит к вам свой изменчивый лик!

Соня отвернулась от него и сделала вид, что дремлет. А пока она так притворялась, де Баррас заснул по-настоящему – с открытым ртом, храпя и посвистывая. Она ещё не видела, чтобы так смешно спали, и какое-то время с интересом смотрела на совсем некрасивое лицо спящего.

Однако это зрелище пленнице быстро наскучило, она стала машинально блуждать взглядом по его одежде и вдруг увидела, что из кармана у него торчит кусочек белого конверта.

Спроси Соню в этот момент кто-нибудь, зачем ей это письмо, княжна, наверное, не сразу нашлась бы, что ответить. Но поскольку она не знала, что собирался сделать с нею Флоримон де Баррас, то Соня легко оправдала несвойственное ей любопытство чрезвычайными обстоятельствами, в которых она оказалась. Но как достать письмо?

Встать она сможет и даже осторожно вытащит двумя связанными впереди руками этот конверт, ну а вдруг карету качнет? Тогда она просто упадет на Флоримона, разбудит его своим падением, и это будет для него лишним поводом впредь не спускать с неё глаз.