Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проблема спонтанности (как вы уже заметили на примере даосов и ещё не раз убедитесь – вплоть до крупнейшего современного учёного и мыслителя анархиста-мистика Василия Налимова, главная книга которого так и называется, в бергсоновском духе, – «Спонтанность сознания») для анархизма вообще центральная, это у даосов уже вполне чувствуется. И Эпикур это тоже высказывает, обосновывая идею свободы. Нет детерминированности, судьба не стоит над человеком, он сам кузнец счастья своего. Это раз.
Второй отчётливо анархический элемент у Эпикура: он отрицает онтологический примат государства над человеком — это очень важно. Дело в том, что для классической эллинской мысли – Платона, Аристотеля – человек – производное от полиса. Человек всецело редуцирован к гражданину. Есть свобода гражданина (свобода участвовать в управлении полисом), но нет идеи свободной автономной личности. Аристотель дал классическое определение человека. Zoon politikon – человек – полисное животное. Нет человека вне полиса и без полиса. Платон сравнивает человека с клеточкой в организме полиса. У нас это вызывает ощущение, что это тоталитаризм, но для Платона, для Аристотеля, для эллинских классиков, человек – никто вне полиса, полис первичен, человек вторичен. Полис – целое, человек – часть.
А вот Эпикур высказывает и обосновывает прямо противоположную мысль (которая, начиная с Гоббса и Локка, ляжет в основу всей новоевропейской политической философии). Не зря он обращается к атомам. Слово «атом», как известно, буквально значит «неделимый». Интересно, что если перевести слово «атом» (неделимый) на латынь, то – какое слово мы получим, догадайтесь-ка? Слово «индивид»! Здесь – исток аксиологии, антропологии, этики и политической философии эпикурейства.
И Эпикур говорит: так же, как нет в реальности никаких вещей, а есть только атомы и пустота, так же есть действительно только люди, а государство, общество – его реально нет, оно вторично, производно, эфемерно. И так же как вещи – лишь временные и условные сцепления вечных и бытийных атомов, так и общество и полис – только вторичные и неподлинные, временные и преходящие конгломераты подлинно бытийных людей-индивидов. Он идёт от человека к обществу, полису, государству. То есть отрицает онтологическую реальность, первичность, подлинность за государством и за полисом. Он говорит, что атомы образуют вещи, и вещи, строго говоря, не существуют; вещь – это просто скопление атомов. Атомы разбежались, и вещь исчезла. Так же и государство, это что-то вторичное, эфемерное, производное. Государство временно, преходяще, неподлинно, производно, как вещь, а вот реален-то единичный и неповторимый человек! То есть ход его мысли прямо противоположен мысли платоновско-аристотелевской, доминировавшей в Элладе.
Третья важнейшая мысль Эпикура, такая протоанархическая – это принципиальная антиполитичностъ. Я уже говорил, что анархизм даже не аполитичен, а воинственно антиполитичен, выступая за схлопывание сферы политики (властных отношений), за то, чтобы отменить власть и передать людям их жизнь в их руки. Вот Эпикур не хочет отменить государство; он хочет от него уйти. Одна из форм сопротивления государству, кстати, очень характерная для России. Я вам как историк скажу, что главная форма сопротивления общества и человека государству в России на протяжении последних пяти веков – это не восстания и не бунты, а бегство. Вот в XVII веке, например, русские люди разбегались от крепостного права, поэтому за пятьдесят лет добежали до Охотского моря, например. Так вот, Эпикур именно это и предлагает. Он выдвигает лозунг: «проживи незаметно!», то есть не лезь в политику, все равно ничего не получится. Там бюрократы, там императоры, там войны, забейся в щель. Да, это не идеал полисного гражданского активизма, как у Платона, где, прежде всего и исключительно: «ты – гражданин». Это идея радикального эскапизма, принципиального ухода индивида из политики. Это стратегия выживания свободного автономного индивида, стратегия бегства, стратегия спасения и самосохранения личности в эпоху потрясений и катастроф эллинизма. Проживи незаметно. Переводя на язык современности и говоря словами Бродского: «Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря».
И четвёртая идея Эпикура, которая дополняет третью – это то, что он последовательно противопоставляет идеям гражданственности, политичности и полиса. Что должно заменить человеку рухнувший полис, собрания на агоре, участи в политической жизни? Какая форма социальности и активности предагается Эпикуром как замещение, альтернатива, компенсация для индивида? Это тоже зародыш анархизма: кружок друзей, личные связи. В противовес гражданскому коллективу полису, сообществу активных граждан, Эпикур говорит: я в своём Саду живу, у меня друзья, друзья меня поймут, поддержат, материально, морально, со мной всё разделят – и мысли мои, и радости, и печали. Не идея какой-то вертикали власти, в которой ты участвуешь, соучаствуешь, а идея вот таких низовых, дружеских компаний. Штирнер бы сказал, что это хороший пример союза эгоистов. А величайший польский анархист конца XIX века Эдвард Абрамовский видел будущее анархическое сообщество как «республику друзей». Но за двадцать два века до того эти идеи, задолго до Штирнера или Абрамовского, развивал и успешно практиковал Эпикур.
Не интеграция в полис, в государство, империю, не редукция человека к гражданину (тем более, в эпоху распада полисов и создания огромных военно-чиновничьих монстров), а уход от государства и создание дружеских первичных союзов взаимопомощи. От человека к человеку. Друг услышит, друг поймёт, друг поддержит.
Ещё раз повторюсь: было бы слишком – сказать, что Эпикур – анархист. Он не строит альтернативное политическое учение – как разрушить, как изменить существующий социум, как построить общественный идеал на началах свободы, безвластия и солидарности – вовсе нет. Но эти идеи обоснования онтологии свободы, свободы на уровне атома, на уровне человека, отрицание детерминизма, идея спонтанности, эта его идея первичности человека по отношению к государству и эфемерности государства, идея ухода человека от политики, идея дружеской компании – несомненно, во всём этом есть что-то анархическое.
И последнее, о чём и о ком я скажу перед киниками. Я нарушу хронологическую последовательность и скажу о той великой философской школе, которая вышла из киников и многое у них взяла. Но если киники – это самые анархистские анархисты, наши прямые предшественики в античном мире, как вы сейчас увидите, то те, кто из них вышел, уже не такие крайние анархисты. Это стоики.