А потом:

— Спаси меня!

Но было слишком поздно. Я отступил и позволил ей рухнуть лицом в котел с кипящими хвостами. Он был огромным и тяжелым, ничто не могло опрокинуть бы его: ни вес упавшей в него девушки, ни то, как неистово она молотила руками и ногами, когда ее длинный, пропитанный кровью передник задел пламя и занялся огнем.

Я остановился, чтобы насладиться этим зрелищем, несмотря на подступающих преследователей. Я не хотел упустить ни единой конвульсии этой Лилит: как огонь между ее ног превратился в пар, когда она потеряла контроль над мочевым пузырем; как ее омывала кипящая вода, вываривавшая демонские кости, пока она тщетно пыталась выбраться наружу; каким аппетитным был запах ее рук, поджарившихся на раскаленных бортах котла; какой жалостный, рвущий душу крик раздался, когда ее изъязвленный отец наконец подбежал к ней и ее кисти оторвались, как только он потянул дочь из котла.

О, какое зрелище! Моя Кэролайн, моя некогда прекрасная Кэролайн! Точно так же, как моя любовь превратилась в ненависть за считаные мгновения, ее совершенная красота превратилась в отвратительное уродство, подобное моему собственному. Сифилитик отнес ее прочь от костра и на пару секунд опустил на землю, чтобы затушить остатки тлеющего передника. Потом он опять подхватил дочь на руки, и тут серое переваренное мясо ее лба, щек, носа и губ сползло, открыв сверкающую молодую кость. Только сварившиеся вкрутую глаза, лишенные век, слепо глядели из глазниц.

— Хватит, — сказал я себе.

Я отплатил за боль, которую Кэролайн мне причинила. Было приятно смотреть на муки Сифилитика, но я не посмел продлевать извращенное наслаждение. Пора было уходить.

* * *

Теперь вы знаете историю моей любви. Она была краткой и горькой, но тем лучше для нее.

Любовь — это ложь. Любая любовь, кроме любви младенца к матери. Эта любовь настоящая. Хотя бы до тех пор, пока молоко не иссякнет.

Освободившись от любви к прекрасным женщинам, я побежал еще быстрее и без труда обогнал Шамита и Хакера, пытавшихся перехватить меня в глубине леса. Мне было легко, словно я сбросил вес сразу двух сердец — моего собственного и Кэролайн. Я мчался сквозь лесную поросль, перепрыгивал через поваленные древние стволы, от ветки к ветке, от дерева к дереву и вскоре окончательно оторвался от своих озадаченных преследователей.

Было бы мудрее, если бы я сразу ушел подальше от тех мест под покровом ночи. Но я не мог это сделать. Слишком соблазнительно звучали намеки Коули на то, что должно произойти здесь, на поле Иешуа, с рассветом. Он говорил о сожжении какого-то архиепископа и его, если я правильно понял, питомцев-содомитов. По всей видимости, они признаны виновными перед законом Всевышнего в том, что пассивно предавались извращениям. Зрелище такого рода непременно привлечет множество людей, а я смогу укрыться в толпе и познакомиться с местными нравами.

Я провел остаток ночи на дереве, в отдалении от пролеска, где встретил бедную Кэролайн. Я вытянулся вдоль ветки, скрип старого сука и мягкий шелест ветра в листве убаюкали меня. Проснулся я от дробного перестука и гулких ударов барабанов. Я спрыгнул со своей постели, на миг задержался, чтобы поблагодарить дерево за гостеприимство, и обильно полил ядовитой струей мочи соседние молодые побеги, чтобы они не соперничали со старым деревом за место под солнцем. Потом пошел на звук барабанного боя. Когда деревья поредели, я вышел к самому краю усыпанного валунами горного склона. Внизу раскинулось широкое поле, освещенное багрово-серым светом, плавно нарастающим в такт энергичной дроби барабанов. Вскоре взошло солнце, и я увидел, что на поле собралось великое множество народу. Многие поднимались с затянутой туманом земли после проведенной там ночи, подобно воскресшему Лазарю, — потягивались, зевали, почесывались и обращали лица к светлеющему небу.

Конечно, я не мог смешаться с ними. По крайней мере, пока оставался обнаженным. Они увидели бы странные очертания моих ступней и, что более важно, мои хвосты. Тогда мне несдобровать. Но я надеялся, что смогу сойти за обезображенного ожогами человека, если измажу ноги в грязи и оденусь. Чтобы рискнуть спуститься на поле и познакомиться с человеческим родом, мне требовалась одежда.

В сумраке тусклого рассвета я осторожно спустился по склону, перебегая от валуна к валуну, и приблизился к полю. Спрятался от посторонних глаз за камнем в два раза выше и в три раза длиннее меня и тут же обнаружил, что место уже занято, да не одним, а сразу двумя людьми. Они растянулись на земле, но не потому, что сравнивали длину камня и свой рост.

Они были молоды, эти двое; достаточно молоды, чтобы хотеть любви в столь ранний час и не обращать внимания на неудобства своего прибежища — травы, усеянной каменными обломками и мокрой от росы.

Я скорчился в трех шагах от них, но ни девушка (судя по одежде, она была либо хорошей воровкой, либо из богатой семьи), ни ее любовник (а он был либо плохим вором, либо из бедной семьи) не заметили меня. Они увлеченно срывали с себя внешние признаки достатка и положения и, равные в своей наготе, играли в отрадную игру совмещения тел.

Они быстро нашли наилучшее положение. Смех уступил место шепоту и торжественной тишине, будто предавались священнодействию, будто соединение плоти было неким благочестивым ритуалом.

Их страсть возмутила меня, тем более что мне пришлось смотреть на них после фиаско с Кэролайн. И все же, уверяю вас, у меня не было намерения их убивать. Мне нужна была только одежда юной парочки, чтобы прикрыть явные признаки собственного происхождения. Но любовники подстелили все свои вещи под себя, на неровную землю, и было ясно, что лежать на земле они собираются довольно долго. Если мне нужна одежда, то придется вытащить ее из-под них.

Я подполз к ним, вытянув руки. Клянусь, я очень надеялся, что мне удастся вытащить вещички из-под обнявшейся парочки и удрать, прежде чем..

Да что говорить. Мой план, конечно же, провалился. Вечно со мной так. Ни разу в жизни не получилось так, как я задумал.

Девушка, безмозглая красотка, прошептала что-то юноше на ухо, и они перекатились в сторону от камня, скрывавшего нас троих, и от подстилки из одежды. Я тут же стал медленно, осторожно тянуть вещи на себя. В тот же миг девушка сделала то, что, без сомнения, шепотом обещала своему любовнику: перекатилась обратно и уселась верхом на его бедра. Пока она устраивалась, ее взгляд упал на меня. Девушка открыла рот, чтобы закричать, но вовремя вспомнила, что они здесь прячутся.

Герой любовник почувствовал, как напряглось тело девушки. Он понял, что не все в порядке, открыл глаза и воззрился прямо на меня.

Если бы я сумел схватить одежду юноши и убежать, я бы так и сделал. Но нет. Ничто в жизни не доставалось мне легко, и это дело не стало исключением. Дурачок хотел выглядеть героем перед девушкой, поэтому он выскользнул из-под нее и потянулся к ножу, лежавшему среди вороха одежды.

— Не стоит! — сказал я.

Клянусь всеми грехами мира, я предупредил его.