Проснулся он от духоты в берлоге. Высунулся наружу и вначале решил, что уже наступила весна: солнце буквально опаляло сопки, сгоняя вниз ручьями почти исчезнувший снег. Но Зверь тут же почувствовал, что для настоящей весны прошло слишком мало времени, он еще тяжел и сыт, лапы грубы и подвижны…

А долина внизу быстро заполнялась водой, и из залитых ею берлог, нор и норок вылезали их мокрые обитатели и брели, плыли, скакали к склонам, где ожидали найти спасение. Но как только солнце закатилось, вместе с темнотой тут же наплыли тяжелые тучи и повалил мокрый снег.

Зверь видел сквозь густые сумерки, как совсем недалеко от его логова два молодых медведя, пытаясь как-то осушить шкуры, принялись кататься по этому предательскому снегу, но он не впитывал влагу, а только налипал на несчастных, превращая их в огромные живые грязно-белые комья.

Ночью ударил мороз и за считаные часы покрыл всю долину ледяной коркой, схороня под ней убежища и корм. Не пощадил холод и покрытых сырой снежной кашей медведей, других обитателей гиблого места. Засыпая в своей берлоге, Зверь знал, что весной он, конечно, сумеет какое-то время прокормиться их вытаявшими трупами, но потом наступит голод и неурожай. Значит, надо будет уходить в сторону тех, темнеющих далеко-далеко на восходе гор.

Она и впрямь оказалась идеальным партнером, прекрасным собеседником, чуткой и отзывчивой личностью, и он быстро и сильно к ней привязался. Он даже скучал по ней, конечно, не так, как когда-то по родителям, но скучал. И в научном модуле его теперь светло и немного щемяще постоянно мерцали две голограммы – родителей и ее. Отработав положенное время на очередной неведомой планетке, досыта наобщавшись с туповатыми заторможенными динозаврами или агрессивными звероподами, он летел домой на предельной скорости. Но она его тоже баловала – время от времени вдруг среди ночи телепортировалась в его модуль, затерянный в чужих мирах, и падала в объятия. Мужу и жене такое разрешалось.

Нравилась ему и ее работа – дизайн и организация пространств. Если удавалось урвать свободный часок, он прилетал к ней и, усевшись в удобное кресло для релаксации, потихоньку наблюдал, как она на его глазах изменяет исковерканные природными катаклизмами континенты, изуродованные войнами диких существ планеты или изначально непригодные для нормального сосуществования радиоактивные скалы и агрессивные льды, хищные пустыни, ядовитые моря, а то и целые звездные системы, создавая вместо них прекрасные ландшафты, рожденные ее воображением и фантазией. Он мысленно представлял, как будут благодарны ей те существа, гуманоиды и даже не гуманоиды, что поселятся в таких райских кущах. И он гордился ею.

Через три месяца, как и полагалось по всем лемарским законам, у них появился ребенок – крохотная дочурка, наполнившая их жизнь каким-то особым, дополнительным смыслом, сделавшая его и ее еще ближе. Едва оказавшись дома, сбросив скафандр и пройдя дезактивацию, он подходил к ее кроватке и, аккуратно подведя руки под спинку дочери, брал ее на руки. Глядя на них в такие минуты, она, как ему казалось, вдруг начинала излучать особый невидимый свет, генерировать давно забытые на Лемаре, но живущие рудиментами где-то в глубине ее и его чувства, не совсем похожие на партнерство. А с дочкой он и вообще ощущал близость и родство на каком-то биологическом уровне, чувствовал, как исходящие из его ладоней родительские волны сплетаются с биотоками этого крошечного существа, заставляя его не совсем еще осознанно, но так счастливо улыбаться…

Время летело стремительно, ответственных заданий и поставленных задач на его плечах всегда лежало предостаточно. То это были полгода взаимопонимания и полного информационного доверия с гигантскими пещерными черепахами на F-112, то три недели настоящей безрезультатной войны со злыми и бестолковыми вольфрамовыми носорогами из системы DC-446, то бесконечная возня с этими непонятными и тягучими силиконовыми пауками с самого края Девятой галактики… Она в это время перестраивала свои неудачные и испорченные миры, а дочка незаметно подрастала, превратившись из сладкой малышки в красивую говорящую куколку, а потом и вовсе в забавного, веселого и очень любопытного человечка, собравшего в себе, казалось, все лучшие родительские качества. Впрочем, на это и была сориентирована ее генетическая программа.

То счастливо окунаясь в семейный оазис, то мчась куда-то на край света, он внезапно остановился только через год, когда вдруг осознал: завтра для них троих наступает день Х, последний день совместной жизни, красиво названный идеологами Великой реформы «Праздником школы и новой семьи». Наверное, его все же недостаточно хорошо подвергли специальной обработке тогда, в детстве, поэтому он просто не хотел такого праздника. Не хотел потерять ни ее, ни дочку.

Сжимая ее ночью в своих объятиях и понимая, что делает это в последний раз, он не мог не спросить:

– А ты хочешь расстаться со мной и дочкой?

– Конечно нет, – ответила она не сразу, видимо, думая о том же самом. – Мне было очень хорошо с тобой… И очень хорошо с вами обоими… Но это закон, и мы должны его выполнять… Мы прожили вместе прекрасный год и дали обществу свое лучшее продолжение… Так делают все… – Она вздохнула еще раз и прижалась щекой к его груди.

– А я не хочу так делать!

– Это не зависит от нас, милый… Да и, в конце концов, будем честными – какие мы с тобой воспитатели! То мотаемся по всей Вселенной и таскаем ее за собой неизвестно куда, то неделями оставляем с кибернянькой и мучаем ожиданиями. Наша жизнь просто не оставляет времени для полноценного воспитания детей, и государство поступает по-своему мудро… Хоть, наверное, и немного жестоко…

– Но я не хочу вот так, в один день, просто взять и потерять вас навсегда! Понимаешь, не хочу!..

– Я тебя буду помнить всегда, ведь ты же был моим первым мужем. Очень хорошим мужем и замечательным партнером. И я, и дочка не забудем тебя…

– До тех пор, пока вам не прочистят мозги. – Он с грустной иронией усмехнулся в темноте и чуть отстранился от нее.

– Только давай не будем портить дочке завтрашний праздник, она так готовилась к нему. Она у нас такая славная…

– И ничего пока не понимает, а потом уже и не поймет… Хотя я понял. Я никогда тебе этого не говорил, но я… я плакал в школе по ночам, вспоминая родителей…

– Не надо, милый. Не надо… У нас осталось не так много времени. Не будем тратить его на терзания… – Она прильнула к нему и стала легонько гладить по груди и шее, пытаясь успокоить.

В соседней комнате мирно сопела носиком дочь и, наверное, по своей привычке, счастливо улыбалась во сне. Ей, конечно, снилась долгожданная школа.

Утренний детский праздник превратился для него в медленную бесконечную пытку, и он с трудом дождался его окончания.

Назавтра пытка продолжилась: надо было снова лететь в школу на Праздник чествования родителей, слушать на этот раз дежурные славословия воспитателей в свой адрес и благодарные речи детей, которые им уже успели подготовить педагоги.

Она подошла заметно позже – по дороге срочно вызвали в Службу семьи, оформить какие-то формальности. И вот теперь сидела рядом с ним и искренне радовалась, что успела к выступлению дочки. Но ему почему-то показалось, что от нее шла какая-то волна холода, что-то в ней изменилось. «Неужели?.. Неужели она уже побывала у психологов?..»