выступления. Алёна опустилась на бревно, зажав между ног снаряд, и не сходила с места. Мимо неё прошёл какой-то парень, они хлопнули друг друга по ладоням, и он последовал дальше.

На меня шикнул кто-то из тренеров, дескать, нечего в уличной обуви ходить по матам, а мне плевать. Я вижу только её бледное, искажённое болью лицо. И глаза, такие же, как и в нашу последнюю встречу. Она замечает меня, немного хмурится и садится вдоль снаряда, но не слезает с него.

– Тебе больно, – утвердительно произношу я вместо приветствия. Она кивает, и за тем, как плотно сжаты её губы, до меня доходит, что она держится изо всех сил, лишь бы не показывать слабость.

Кладу руки ей на бёдра, помогая спуститься, затем, придерживая за талию, веду к зрительным местам. К нам подходит её тренер и неодобрительно смотрит на девушку.

– Нельзя так, девочка, ты только ходить начала, потерпи, потихоньку надо, – мягко произносит женщина, от которой я не ожидал такого тона. Понимаю, ведь перед ней лучшая её ученица. Бриллиант среди фианитов.

Алёна кивает, будто соглашается с её словами, но я-то знаю, какая она упрямая.

– Просто соскучилась по бревну, – оправдывается она тихим голосом, говоря о спортивном снаряде словно о старом друге.

Когда мы выходим из гимнастического зала, выслушав наставления тренера о неразумном поведении подопечной, девушка, ещё больше опираясь на меня, начинает прихрамывать, сильнее закусывая губу.

– Может быть, я понесу тебя на руках до машины? – взволнованный её видом, спрашиваю, даже не зная, она уже говорит со мной или молчание будет продолжаться.

Качает отрицательно головой, и я вздрагиваю, когда слышу её голос. Обращённый ко мне.

– Они поймут, что я не справляюсь, не хочу доставлять им это удовольствие. – Поднимает на меня напряжённый взгляд, облизывает пересохшие губы, а я, кажется, утрачиваю мозговую активность в те секунды, когда розовый язычок скользит по губам. – Мне надо в душ, но я не могу сейчас, не дойду.

Когда мой мозг выходит из анабиоза, я не в состоянии произнести ничего лучше:

– С удовольствием помог бы тебе принять душ, но не думаю, что меня пропустят в женскую раздевалку.

Я ожидаю, что она покраснеет или нахмурит в негодовании брови, но лишь вижу в её глазах новое выражение, взгляд, каким она никогда раньше меня не награждала.

– Пропустят, но не выпустят, – теперь она кусает губы, чтобы скрыть улыбку.

– Тогда не будем рисковать и вымоем тебя дома, – улыбаюсь я, наклоняясь и втягивая её запах, ощущая себя Жан-Батистом Гренуем из «Парфюмера» Зюскинда. В голове невольно всплыла картинка о том, как я собираю с её кожи запах, запираю его в маленькой колбочке и вдыхаю как наркотик через левую ноздрю. Чёртов психопат.

Мне хочется побыть с ней рядом ещё какое-то время, но вместо того, чтобы предложить поужинать вместе, везу домой. Алёна садится в машину на пассажирское кресло, притягивает ноги к себе и утыкается лбом в стекло, разглядывая нехитрый пейзаж за ним, больше не обмолвившись со мной и словом. Хотелось бы знать, что творится в этой рыжей голове. Так легко с теми, от кого знаешь чего ждать, с такими сразу ясно, как себя вести, что нужно дать, чтобы утолить их желания, с ними всё просто, их потребности ограничиваются либо деньгами, либо сексом, либо и тем и другим. И Алёна, у которой, кажется, только одно желание, и то не связанное со мной. Я сам ухмыляюсь этим мыслям и тому, как глупо вляпался.

Дома Антонина Николаевна готовит для неё ванну, мне ничего не остаётся, как топтаться на месте, про меня, кажется, все забыли. Но нет, Антонина Николаевна подходит ко мне и приглашает выпить чая. А я сажусь и напряжённо жду, когда вернётся Алёна, чтобы вновь её увидеть. Она выходит в пижаме и закутанная в тёплый халат, на ногах толстые носки, и всё это будто для того, чтобы скрыться от моих жадных глаз. В какой-то момент понимаю, что её бабушка за мной наблюдает, от неё ничего не скрыть, и в первый раз в жизни теряюсь и ощущаю жар на щеках. Но я не вижу укора в глазах Антонины Николаевны, она словно всё понимает. И всегда понимала, даже то, чего я понять не мог, и внутри меня вновь раскрывается тепло к этой женщине.

Алёна пьёт чай с конфетами, поднимает свои невозможные бирюзовые глаза, такого необыкновенного оттенка, что они кажутся ненатуральными, смотрит на меня выжидательно, но молчит.

Вместо неё вопрос задаёт бабушка:

– Тебя давно не было, Клим. У тебя всё в порядке?

Я киваю, думая, как объяснить своё отсутствие, но Антонина Николаевна оставляет нас вдвоём, когда раздаётся трель домашнего телефона.

Алёна продолжает изучать меня прямым взглядом, перекатывая по рту конфету, мои глаза опускаются к её губам, которые, должно быть, сейчас имеют вкус барбарисок, что лежат в вазе. И у меня во рту всё пересыхает от мучительной жажды и голода. До боли в ладонях хочется почувствовать её кожу, пересадить к себе на колени и исследовать тонкую шею губами. Молчание между нами напряжённое и гудящее, говорящее больше, чем слова. Я вижу, как её губы приоткрываются, и она тяжело вздыхает, резко поднимаюсь из-за стола, сумбурно прощаюсь и исчезаю из этого дома, ошарашенный своими чувствами.

Мне нужен ни к чему не обязывающий секс, разрядка, иначе свихнусь. Набираю номер блондинки, которую недавно зажимал в клубе, чтобы спустить пар.

7. Алёна

Я наконец добилась своего, и он ушёл, перестал появляться в моей жизни. Пытаюсь заверить себя, что я этому только рада, но себе лгать сложнее всего. Неужели я так привязалась к нему за это время, что теперь то ноющее чувство в груди называется тоской? Мне грустно и хочется плакать, и в этот раз моя нога ни при чём.

Нет, я, конечно же, всегда понимала, что он не вечно будет со мной возиться, хотя, кажется, его терпению можно позавидовать. Не ожидала только, что он так долго продержится, учитывая мой тотальный игнор и вредный нрав.

С утра пары в университете заполняли мои мысли в голове. Кажется, здесь у меня даже появилась первая подруга. Девушка сама выбрала меня, подсела рядом, когда я, по привычке, решила не присоединяться ни к одной из образовавшихся в нашем потоке группировок. Здесь я была тихой водой, проходящей через камни, а она шумным огнём, сжигающим деревья. Ей не нужно было знать, что я слушаю её щебетание, казалось, для девушки главное,