Не успела Селин сообразить, что делать дальше, как в двери загремел ключ. Ручка повернулась. Селин нырнула за штору и замерла, почти не дыша. Она не видела, как Валентин меряет гостиную шагами, зато прекрасно все слышала.

– Просыпайся! – рявкнул он.

Пауза, шорох, крик боли.

– Халфасы?! – спросил он наполовину весело, наполовину сердито. – Ты серьезно?

– Ты сам сказал, все должно выглядеть очень реально, – простонала Доминик.

– Вот именно: выглядеть, я сказал! А ты подвергла их настоящей опасности.

– А еще ты сказал, что заплатишь, а теперь я валяюсь в какой-то клетке! С пустыми, между прочим, карманами и парой совершенно ненужных мне шишек на голове.

Валентин тяжело вздохнул, словно кто-то бессовестно тратил его драгоценное время.

– Ты сказала им все, как мы договаривались? И подписала признание?

– Эти мелкие паразиты так тебе и сказали, когда притащили меня сюда. Так что там с платой за мои услуги? И забудем обо всем этом.

– Охотно.

Послышался странный звук, Селин не смогла понять, что это было. А за ним последовал запах, который она узнала сразу. Запах горелой плоти.

Валентин кашлянул.

– Селин, теперь можешь выйти.

Она окаменела. Забыла, как дышать.

– Что-то не очень хорошо у нас с маскировкой в последнее время, да? Давай, покажись уже! – Он резко хлопнул в ладоши, словно подзывая собачонку. – Хватит играть.

Селин вышла из-за шторы, чувствуя себя полной идиоткой.

– Ты знал, что я там? Все это время?

– Ты удивишься, сколько всего я знаю, – холодно улыбнулся Валентин.

Одет он был, как всегда, в черное, отчего его белые волосы словно горели бледным огнем. Если говорить о стандартах красоты, Валентин был не менее красив, чем Стивен, подумала Селин, вот только к нему эти стандарты были неприменимы. Он был красив, как статуя, высеченная из камня, и подобно камню же неуязвим. Еще в Академии Селин иногда наблюдала за ним и Джослин. И за тем, как одно ее прикосновение могло растопить этот лед. Однажды она даже набрела на них, когда они обнимались, и некоторое время, спрятавшись в тени, смотрела, как они тают друг в друге. Когда их губы, наконец, разомкнулись, Валентин так нежно погладил Джослин по щеке… И выражение, с которым он смотрел на свою первую и единственную любовь, было почти человеческим.

В теперешнем Валентине от этого выражения не осталось ни следа. Он широко раскрыл руки, словно приглашая Селин чувствовать себя как дома в этой роскошной гостиной. Ящик в центре комнаты был пуст, только на дне дымилась кучка черных кружев и кожи. Доминик дю Фруа исчезла.

Валентин проследил за ее взглядом.

– Она была преступницей, – спокойно сказал он. – Я просто привел неизбежный приговор в исполнение.

О Валентине давно уже ходили слухи – о тех переменах, что произошли с ним, когда погиб его отец. Нехорошие, темные слухи о том, как жесток он был с теми жителями Нижнего мира, кто не желал знать свое место, да и вообще с любым, кто становился ему поперек дороги. Со всяким, кто осмеливался ставить под сомнение его…

– Ты выглядишь взволнованной, Селин. Я бы даже сказал, испуганной.

– Нет, – тут же ответила она.

– Как будто думаешь, что проникновение в мои частные апартаменты и шпионаж могут повлечь за собой какие-то дурные последствия.

– Я не шпионила, я просто…

Он улыбнулся ей – так приветливо и лучезарно, что ей тут же стало стыдно за свой глупый страх.

– Хочешь чаю? И немного печенья? Ты выглядишь так, словно год ничего не ела.

Он накрыл на стол: не только чай и печенье, но и свежий багет, нарезанный кусками, и козий сыр, и горшочек меда, и блюдце голубики, выглядевшей так, будто ее только что сорвали с куста. Селин и не догадывалась, что хочет есть, пока вкус меда не обжег ей язык. О да, она голодна, да еще как!

Некоторое время они вели обычную для Парижа светскую беседу: любимые кафе, лучшие места для пикника, где лучше покупать крепы, а также сравнительные достоинства музеев Орсэ и Помпиду. Через некоторое время, откусив большой кусок багета с сыром, Валентин сказал:

– Ты, конечно, в курсе, что другие считают тебя слабой и не слишком умной? – голос его при этом звучал почти весело.

Селин чуть не подавилась голубикой.

– Если бы я прислушивался к мнению большинства в Круге, тебя бы тут уже не было. К счастью, у нас не демократия. Они думают, что знают тебя, Селин, а на самом это и близко не так, правда?

Она медленно покачала головой. Нет, никто ее не знал.

– Но я в тебя верил. Я доверял тебе. И за это доверие ты отплатила мне подозрениями?

– Нет, на самом деле я…

– Конечно же, ты меня не подозревала. Просто решила нанести визит вежливости. Спрятавшись за занавесками. Пока меня не было дома.

– О’кей. Oui. Я тебя подозревала.

– Видишь? А ты умна! – И снова эта улыбка, словно она сделала именно то, чего он хотел. – И что же ты узнала обо мне в результате своего бесстрашного расследования?

Притворяться было бессмысленно. Да и любопытство Селин было едва ли не сильнее ее страха. Поэтому она сказала правду. Как сама ее понимала.

– Доминик дю Фруа не вела дел ни с какими двумя Охотниками. Она вела дела с тобой. Ты под кого-то копаешь и используешь для этого нас.

– Нас?

– Меня, Роберта, Стивена.

– Роберта и Стивена – да. Их я действительно использую. Но тебя… Ты же здесь, не так ли? И видишь всю историю целиком.

– Я?

– Ну, если хочешь…

Родители Селин не читали ей сказок на ночь. Зато она сама прочитала их великое множество и очень рано усвоила главное правило: будь осторожен со своими желаниями. И как любой Сумеречный охотник она знала еще одно: в любой сказке есть доля правды.

– Я хочу знать, – сказала она.

И Валентин рассказал. Селин оказалась права, он действительно копал под двух Охотников, которые были не виноваты в преступлениях, которые им приписывали, зато виноваты кое в чем похуже – в том, что встали на пути Круга.

– Они слепо верны традициям и виноваты в том, что коррупция поразила Конклав. К тому же, они хотят уничтожить меня. Так что мне пришлось вмешаться.

Да, он прибегнул к помощи чародейки, чтобы получить улики, а теперь использует Стивена и Роберта в качестве свидетелей ее признания.

– Так как сама она, к сожалению, свидетельствовать уже не может.

– А как же Меч Смерти? – спросила Селин. – Тебя не волнует, что случится, когда обвиняемых допросят?

Валентин неодобрительно поцокал языком. Видимо, был недоволен тем, что она не сделала единственно правильный вывод.