Что тут поделаешь! Стиснул зубы Жизномир и выступил из строя дружины, и те сомкнулись за ним – пустого места как не бывало. Вот он бросил щит и взял протянутый кем-то топор. И пошёл вперёд, чуть пригнувшись и зубы показывая, как в судороге, – враг страшный!.. И мне на миг показалось – не на Гуннара идёт, на меня!..

Асмунд, не сдержавшись, сказал громко по-урмански:

– Тебе, Гуннар, не драться бы сегодня, а под одеялом лежать. Разреши, я за тебя встану!

Гуннар повёл углом рта и ответил почти весело:

– Нет, побратим. Меня здесь, как жениха на свадьбе, заменить некому!

Тут он расстегнул чехол и вытащил из него секиру. Тусклое лезвие-полумесяц вобрало в себя холодный свет дня… Гуннар не замахнулся, не закричал – просто скинул плащ и стоял, держа топор в опущенной руке… Но так как-то стоял, что у меня мурашки пробежали по телу!

Когда они сошлись вплотную и встали грудь в грудь, Найдёнка вздрогнула и прижалась к Добрыне, пряча лицо. Он обнял её, стал гладить по голове, по так и не состриженной косе. Она не плакала, только дрожала вся, как в ознобе. Я видел.

Страшно рубились они – Гуннар Сварт и Жизномир! Но все мы видели, что с Гуннаром творилось худое. Дважды он захлебывался кашлем и даже отскакивал на несколько шагов назад, давая себе передышку. И оба раза Жизномир кидался зверем – прикончить. И я стискивал кулаки, потому что казалось – ещё чуть, и лежать, лежать северянину на холодном речном льду! А Жизномир добром замирится с моим кожемякой. И, может, даже в дом к себе его позовёт жить, всё-таки родня…

Но Гуннара выручало великое умение, о котором мы с Добрыней ведали не понаслышке, а показывал ли он его Жизномиру – Даждьбог весть! Гуннар Сварт змеем уходил из-под топора, и глаза у него всё время были уверенные, спокойные. Я видел. Он только побледнел – сильно, будто от страха. А ведь его, Гуннара, не так-то просто было испугать. Или, может, привиделось?

…А потом он неожиданно перестал уворачиваться и наградил Жизномира таким ударом, что тот едва устоял. Тяжко лязгнули топоры, и с трудом выдержали топорища!

Видал я славных бойцов, но чтобы дрались, как Гуннар тогда, – ни разу ещё. Отдавал всё, сжигал себя без остатка, и тут-то я понял, почему те корелы весной не взяли ни корабельного сарая, ни корабля. Потому что это Гуннар Сварт их защищал!..

Жизномир так и не смог коснуться его оружием. Никто не уследил, как это он оказался вдруг на льду, и его секира полетела прочь, шурша и кружась… Князь Рюрик поднялся со скамьи, но вмешиваться не стал. Даже ему, князю, не с руки встревать, когда судит свой суд суровый Перун!

Жизномир ещё попытался спастись, отползти, упираясь в лёд здоровой рукой. Но далеко не уполз: сбил с него шелом урманский топор. И тогда-то Жизномир выдал всю истину, закричав в смертной истоме:

– Я тебе девку отдать хотел!.. Тебе!..

Гуннар Сварт ничего ему не ответил. Лишь ощерился лесным волком. И не остановил удара – даже не задержал.

Вот как она аукнулась на том льду, Добрынина свадебная клятва, вот как рассудили справедливые Боги и родительница-река!..

…Гуннар шёл к Добрыне, держа секиру в руке, и все видели, что он шатался. Добрыня твёрдо шагнул навстречу: говорить так говорить, драться так драться! Бедная Найдёнка совсем поникла, я обхватил её, беспомощную, и почувствовал себя взрослым мужем, ей защитником.

Гуннар остановился перед Добрыней, посмотрел ему в лицо. Мне не привиделось: взаправду был белый весь, как снег тающий, лишь глаза светились по-прежнему.

– Шурина твоего я убил, – сказал он негромко. И усмехнулся кривой усмешкой: – Месть мстить захочешь, сойдёмся с тобой в другой раз. Ныне у меня раны вроде открылись…

Вот так молвил и начал валиться, медленно, навзничь, сквозь редкий кружившийся снежок. Добрыня успел подхватить его на руки, не позволил упасть. Мореходы сорвались с места все как один!.. Асмунд-кормщик подоспел прежде других, хотел перенять у Добрыни побратима, Добрыня ему не отдал, понёс сам. Асмунд взял со льда обронённую секиру, двинулся следом. Гуннар ничего им больше не говорил и не жаловался на раны – но из кожаного рукава протянулась вниз тёмная струйка. Добрыня сперва шагом шёл, потом приметил это – бегом побежал…

Гуннар умер на другой день к вечеру. Умирал тяжело: исходил кровью из вновь открывшихся ран. Никто так и не сумел ту кровь запереть, даже лекарь премудрый, что к самому князю ходил. Может, бабка Доброгнева управилась бы, да сама не жила больше не свете.

Соотчичи-урмане сильно о нём горевали. Хотели даже, как умрёт, сжечь с ним свой корабль. Так, дескать, больше почёту будет ему на небесах. Гуннар им запретил:

– Я умру от боевых ран и не думаю, чтобы там передо мной захлопнулись ворота. А вам корабль пригодится!

Потом отыскал взглядом Найдёнку – а ногти у него на пальцах начинали уже синеть – и сказал ещё:

– Спела бы, Соловушка, как тогда. Давно про лебедя не слыхал!

Мы все были рядом, и Добрыня, и Найдёнка, и я. Такой просьбы да не уважить! Найдёнка наклонилась над ним, зажмурилась и запела. Тихо так.

Ватажники его стояли молча вокруг. И плохо понимали, должно быть, в чём дело. Но не мешали.

– Холодна вода

в быстрой реченьке.

Гонит ветер злой

тучи чёрные.

Тучи чёрные,

тучи зимние!

Из-под тех-то туч

плачет лебедь бел,

плачет лебедь бел,

убивается…

Гуннар ту песню до конца не дослушал… Всё равно что задремал: даже руки не вздрогнули. Найдёнка и не заметила, как погасли у него глаза.

– Ты прости-прощай,

речка светлая!

Ты прости-прощай,

зелен шумный лес!

Как весна придёт,

может, свидимся,

может, свидимся,

повстречаемся!

Только б вынесли

крылья быстрые,

только б вынесли

да не выдали,

над чужой землёй

не сломилися!..

Так-то вот – далеко ушёл, не отзовётся, не расспросишь его. Подвели белые крылья, не увидит он больше своей Урманской земли… И казалось мне, будто я чем был перед ним виноват.

К весне Добрыня с Найдёнкой стали поговаривать о сыне. Жили они теперь в прежнем Жизномировом доме; князь не велел отдавать тот дом на разграбление, велел погорельцу селиться в нём с женой, наследовать Жизномиру. Добрыня и перетащил туда со старого места свои кожевенные чаны.

Когда на море Нево начался ледолом, я однажды пришёл к ним из крепости и сказал так: