— Неужели это тот самый мальчик, который стоял здесь передо мной несколько месяцев назад? Нет, это не он. Вы стали мужчиной, мой молодой друг, и вы мне нравитесь. Судя по всему, то, что вы назвали «моей игрой», пошло вам на пользу. И вот вы решили выйти из этой игры. — Он покачал головой и, надув щеки, с шумом выдохнул. — Нет, мой молодой друг, наш поезд давно в пути и едет очень быстро, и высадка пассажиров пока не предусмотрена. Можно, конечно, спрыгнуть на ходу, но вы сломаете себе шею. Однако поезд, который быстро едет, быстро приходит в пункт назначения. Потерпите немного.

— А зачем мне, собственно, терпеть?

— А что вы скажете в полиции?

Разговор пошел не так, как он его себе представлял. У него появилось чувство, что он упустил инициативу.

— Это уж моя забота. Вы, может быть, думаете, что у меня нет доказательств. А может быть, они у меня есть? Может быть, достаточно одной лишь этой истории со мной и нескольких косвенных улик? Если полиция будет знать, где и что ей нужно искать, она уж как-нибудь докопается до истины. Я имел возможность оценить качество работы польских спецслужб, у вас будет возможность посмотреть, как работают французские.

— Да, красноречия вам не занимать. Ну что ж, может быть, мы даже сами поможем полиции обнаружить парочку пленок с вашими отпечатками пальцев на коробочках. А заодно аккуратно наведем ее на владельца желтого «пежо», который подрезал «мерседес» Морена, и на автомастерскую в Гренобле, в которой были устранены повреждения этого «пежо». — Булнаков говорил все еще дружелюбным, слегка озабоченным тоном. — Не портите жизнь себе и Франсуазе. Еще пара недель, и все будет закончено. И мы расстанемся добрыми друзьями или добрыми врагами, во всяком случае мирно. С братом ее все как-нибудь утрясется, хотя, между нами, это тот еще фрукт! А если вы с Франсуазой захотите пожениться — почему бы и нет? Возраст у вас вполне подходящий.

Георг сидел как оглушенный. В коридоре послышались шаги. Он обернулся: на пороге стояла Франсуаза.

— Франсуаза, это правда, что на коробочках от пленки есть мои отпечатки пальцев?

Она перевела взгляд с Георга на Булнакова и обратно:

— Мне пришлось так сделать. Ты много фотографируешь, вот я и взяла твои коробочки. — Она закусила губу.

— Мы же были в Лионе, когда… когда убили Морена. Меня наверняка вспомнят многие участники конференции и портье в отеле.

— Скажи ему, Франсуаза.

— В ту ночь, когда Морен… в ту ночь мы уже не были в Лионе, — произнесла она, не поднимая головы. — И в отеле мы тоже не были. Мы ночевали под открытым небом неподалеку от Руссильона.

— Но тогда ты можешь подтвердить, что…

Георг не договорил. Он вдруг все понял. Булнаков наморщил лоб. Он смотрел на Георга не столько смущенно, сколько сочувственно. Лицо Франсуазы было замкнутым и враждебным.

— Кареглазка, я не верю, что ты… Ты не можешь этого сделать, ты не можешь так поступить со мной… — Он говорил это скорее себе самому, чем ей. Потом вдруг вскочил, схватил ее за плечи и принялся трясти. — Скажи, что это неправда! Скажи! Скажи! — Словно надеясь, что от этих криков и от этой тряски лопнет и разлетится на куски невидимый панцирь, сковывающий Франсуазу, которую он любил, которой он открылся и которая открылась ему, — настоящую Франсуазу.

— Зачем тебе понадобилось все разрушать? Почему ты не захотел оставить все как есть?

Она не пыталась сопротивляться, она жаловалась тонким, пронзительным детским голосом, оставаясь недоступной для него. Только когда он отпустил ее, она тоже закричала:

— И не надо мне давить на совесть, Георг! Ты этим ничего не добьешься! Я тебе ничего не обещала, я тебя не обманывала, я была я, а ты был ты! Это твое дело — что ты тогда не послушал меня, не поверил мне! И то, что ты сам себе внушил надежду, а теперь видишь, что ничего из этого не вышло, не дает тебе права… А! Я поняла: ты все сломал, чтобы отомстить мне! Ты не смог заполучить меня и от злости решил пойти в полицию и поломать мне жизнь! Только не думай, что ты таким способом заставишь меня встать на твою сторону и давать показания в твою пользу! Если ты пойдешь в полицию — можешь про меня забыть!

Она вся дрожала.

— Чему я должен был поверить?

У Георга застыла на лице гримаса его неуклюжего смеха, но произнес он это, изо всех сил стараясь говорить примирительным тоном.

— Иди, иди в полицию! Ломай все, что между нами было! Какой же ты слабак и трус! Вместо того чтобы честно довести начатое дело до конца, вместо того чтобы стиснуть зубы и потерпеть, ты все испортил. Ну, дело твое, иди, если хочешь. Только не думай, что…

Шипящий голос, рубленые слова, фразы, словно взятые из пародии на тему «Здравый смысл и железная логика». Георг услышал в этом голосе злость, и ситуация мгновенно вышла из-под его контроля — подобно тому как, уронив дорогие часы в глубокий водоем, еще видя, как они падают и медленно погружаются на глубину, человек в ту же секунду осознает невозвратимость потери. Их еще, вполне вероятно, можно было бы схватить, резко наклонившись или прыгнув в воду, но мешает какой-то паралич, быстро переходящий в застывшую боль утраты.

Георг пожал плечами и с чувством пустоты пошел мимо Франсуазы к двери.

— Стойте, мой молодой друг, стойте! — крикнул ему вслед Булнаков, но он не обернулся.

Он прошел мимо памятника маленькому барабанщику в бар на углу. «Le Tambour d’Arcóle»,[14]— в первый раз прочел он надпись на постаменте и попытался вспомнить, какую героическую роль сыграл барабанщик в битве при Арколе, но так и не вспомнил. Скорчив при мысли о героизме гримасу, он заказал кофе и вино. Сегодня окно было чистым, и площадь лежала перед ним как на ладони в сиянии ярко-голубого предвечернего неба.

Может быть, все не так страшно? Допустим, попытка пригрозить полицией и спасти брата Франциски провалилась. Ну и черт с ней, со всей этой семьей Крамски. Его переводы попали к польским или русским спецслужбам. Но эти игры с солдатами, пушками и танками, самолетами и вертолетами были и будут, с ним или без него. Георг представил себе генералов, стоящих перед ящиком с песком; один, с игрушечным вертолетом в руке, делал «рррр», другой, с самолетом, — «жжжж». Неужели они и в самом деле угробили Морена только для того, чтобы расчистить ему, Георгу, путь к чертежам Мермоза? Все сходилось: они с Франсуазой поехали на ее «ситроене» в Лион, свой «пежо» он оставил в Кадене и, вернувшись обратно, нашел его не там, где он, как ему казалось, был припаркован, а совсем в другом месте. Он похолодел от страха. Нет, стоп, стоп! Спокойно, без паники. Не будут же они рисковать всей операцией, наводя на него полицию?

А Франсуаза? Георг чувствовал, что между ними все кончено, но он по-прежнему любил ее, и она не стала ему менее близка, чем была вчера. Лишь усилием воли ему удалось уяснить себе, что его мир еще несколько часов назад был целым и невредимым.