привычке, наверное, – ответил Роман, пробуя очередную дверь. Тоже не поддалась.

– Вот! – радостно сказала Катя. – Эта открыта!

Они зашли, заглянули в комнаты, увидели картину полного запустения, вдохнули кислый запах плесени и нежилого помещения. В большой комнате пол был влажный, валялись коричневые скукожившиеся листья.

– Окно выбито, дождь три дня подряд сюда заливал. Зимой снегу по колено наметает, – грустно сказала Катя. – Потом снег тает, отсюда и сырость.

Сделав несколько снимков, ребята вышли из квартиры, направились в следующую, тоже не запертую бывшими хозяевами. Здесь картина была та же.

– Пошли на второй этаж?

Роман хотел, чтобы Катя отказалась, но она отчего-то согласилась.

Они поднимались по лестнице, стараясь двигаться осторожно, не оступиться: всюду валялись обломанные доски, битые кирпичи, стекла. Вдруг где-нибудь ржавый гвоздь торчит, наступишь неаккуратно, воткнется в ногу – и привет, столбняк!

На втором этаже тоже было четыре двери, Роман стал искать незапертую. Повезло с третьей попытки.

– На третьем не жили, – сообщила Катя, которая, оказывается, успела туда заглянуть. – Дверь на чердак на висячий замок заперта.

– Так и подумал, что там нежилое помещение, – сказал Роман, – окошки слишком маленькие.

– Еще на двери написано «КИНО», значки непонятные намалеваны.

Говоря все это, Катя вслед за братом вошла в квартиру. На полу валялся сгнивший половик, на вешалке висело тяжелое старомодное пальто, когда-то бывшее синим, с полусгнившим коричневым воротником. В комнате стоял унылый торшер на длинной ноге, а больше ничего примечательного, все то же, что и в двух предыдущих квартирах.

– Хватит, пошли домой, пока… – начал Роман, выходя из квартиры, но удивленно умолк.

– Ты чего? – спросила идущая позади него Катя.

Он указал подбородком на дверь квартиры напротив.

– Видишь?

Катя сразу поняла, что брат имеет в виду. Когда они пришли, та дверь была заперта. А теперь приглашающе приоткрылась.

– Я проверял. Она была закрыта. Сто процентов.

Впрочем, полной уверенности в голосе Романа не слышалось.

Катя пожала плечами.

– Может, дверь не была заперта, просто перекосилась в косяке, застряла.

– А я дернул слабо, не от души, потому и не смог открыть. Теперь же она отрылась от сквозняка, – подхватил Рома, но сказал это словно бы не сам, а по подсказке, как если бы ему на ухо нашептали, только озвучить осталось.

Однако звучало логично. Могло ведь такое быть?

«Да, – немедленно подтвердил разум, – в жизни всякое случается».

«Нет! – завопила интуиция. – Это ловушка! Если ты не сумел открыть, то как это сделал легкий ветерок? Еще и настолько вовремя!»

Пока Роман спорил сам с собой, Катя протиснулась мимо него и подошла к двери. Толкнула, раздался тихий скрип. Как в кино. Точнее, в фильме ужасов. Там без зловещих скрипов никуда.

– Ты уверена, что нам туда надо?

Но Катя уже вошла, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

Внутри оба сразу почувствовали: эта квартира отличается от других. Прежде были опустевшие старые помещения, напоминавшие больных собак, которых бросили хозяева.

Здесь атмосфера была совсем иная.

Роману ясно представилось, что это место пропитано чьим-то отчаянием, болью, которые так и остались тут, застряли, материализовались – их будто бы можно было потрогать. Парнишка слышал стоны, голоса, крики и точно знал, что они доносятся из тех времен, когда ни его, ни Кати еще на свете не было.

Он впервые осмыслил, что все, кто жил здесь, в поселке, до того, как это место обратилось в прах, были реальны. Люди дышали и говорили, открывали и закрывали двери, смотрели в окна, пользовались мебелью, обедали и ужинали, зажигали люстры и настольные лампы, ходили по улицам, делали покупки в магазинах, сидели за партами в школе…

Замкнутое истлевшее пространство стало скручиваться в тугой узел, смыкаться вокруг него, и спустя мгновение Роман забыл, кто он, как его имя, зачем он пришел сюда.

Катя звала его снова и снова, но он не слышал. Стоял, уставившись перед собой, плотно окутанный чужими страхами, гневом, паникой, страданием. Безумные крики не прекращались, наполняли пространство вокруг; воздух кипел ненавистью, мукой, предчувствием скорой гибели.

Роман ощутил тяжесть в руке и, опустив глаза, увидел, что руки (руки взрослого мужчины с квадратными ногтями и темными жесткими волосками) судорожно сжимают оружие.

Ружье дернулось; и дергалось еще, еще, раз за разом. Роман завопил.

Комната больше не была пуста, здесь стояли шкафы и кресла, на стене висел ковер, а за столом сидели люди, семья с детьми. Их рты открывались черными провалами, исторгая крики, звучавшее в мозгу Ромы; глаза становились огромными, на лицах и телах расцветали алые цветы смерти.

Кровь потекла из стен, закапала с потолка. Багряные густые потоки изливались сверху и сбоку, бурлили у ног сидящих в комнате мертвецов. Маленькая девочка с дырой посреди лба повернулись и посмотрела прямо на Рому, потом улыбнулась, и кровь хлынула у нее изо рта.

Он шарахнулся назад, натолкнувшись на Катю. Голоса, оглушавшие его, стихли, вернулось осознание себя. Это снова был он, Роман, перешедший в одиннадцатый класс, обожающий компьютерные игры, сосланный отцом и мачехой в Липницу. Сдуру притащивший младшую сестру в проклятое место.

– Ты тоже видишь? – крикнул Рома, указывая на кровавый кошмар.

Вопрос был излишним: огромные Катины глаза, в которых плясал ужас, ответили за нее. Роман схватил сестру за руку, хотел потащить прочь отсюда. Они развернулись к лестнице, но увидели, что ступени крошатся, рушатся, проваливаются, а внизу клубится вонючая чернота, поднимаясь все выше, подбираясь к замершим на лестничной клетке ребятам. Такая же чернота кляксами расползалась по стенам, пожирая их, как пожар.

– Что нам делать? – прорыдала Катя, и Роман потянул ее к квартире с пальто и торшером.

– Вылезем в окно!

Они забежали, захлопнули за собой дверь, попытались запереться, но защелка проржавела, не поддавалась. Зато удалось справиться с задвижкой.

– Скорее!

Роман подбежал к окну, вцепился в шпингалеты, принялся дергать их и в итоге ему удалось распахнуть створки.

– Я не смогу! Боюсь высоты!

– Тут не так высоко, – пропыхтел Рома, глядя вниз. Под окном не было ни стекла, ни бетона – ничего, обо что можно расшибиться насмерть. Окно выходило на заросший травой и кустами палисадник.

Катя кусала губы, глаза блестели от слез, но в целом она вела себя мужественно, не билась в истерике. Только бы уговорить ее прыгнуть!

– Чернота ползет быстро. У нас мало времени, скоро и тут все почернеет. – Роман снова глянул в окно, отметив краем сознания, что уже сумерки. – Я первый, ты за мной.

– А если ноги переломаем?

– Не переломаем, говорю же, не очень высоко. – Ему пришла в голову одна идея, и он сгонял