Навет Шакловитого, будто Голицын принимал активное участие в заговоре против Петра, еще больше усугубил положение Василия. Его с семьей было приказано перевести в Пустозерский острог, на низовья Печоры, а последним пунктом его ссылки стало село Колмогоры Архангельской губернии. За время этого пожизненного изгнания (25 лет!) он, великий государственный деятель, ничем себя не проявил. Не оставил своего жизнеописания (а ему было что рассказать потомкам!), не организовал антипетровского заговора… Жил под надзором вместе с семьей и малочисленной дворней на казенные «кормленные» деньги, занимался небольшим хозяйством. Проживая в ссылке, Голицын любил посещать Красногорский монастырь, которому завещал перед смертью самое дорогое, что у него было, – подарки Софьи. Это был лично вышитый ею образ Богоматери, плащаница и воздух (покров для сосудов с причастием). Свое последнее пристанище он нашел в том же монастыре в апреле 1714 года.

Вспоминал ли он за эти годы Софью? Несомненно, вспоминал. Она часто снилась ему по ночам, с ней он вел мысленные беседы, в которых задавал ей один и тот же вопрос: почему она так с ним несправедливо, жестоко поступила?… Но и спустя годы он на него ответа так и не находил. Во снах, как и жизни, она была не с ним… Он жил только памятью о той единственной, которая принесла ему так много счастья и так много горя. Он все еще любил ее….

Говорят, что время лечит душевные раны. Все это чепуха! Сначала, после внезапного разрыва отношений, испытываешь невыносимую боль от того, как поступили с тобой, затем стараешься забыть и сам объект вожделений, и ее поступок, но по прошествии времени боль от утраты дорогого тебе существа не только не утихает, но еще больше усиливается, тлеет, как угли под тонким слоем пепла.

Возникает вопрос: если бы у Софьи был выбор, уехала ли бы она с ним в ссылку? Ведь они оба потерпели поражение, оба перенесли трагедию, логично было бы и коротать оставшиеся годы вместе. В литературе воспевали жен декабристов, вслед за мужьями отправившихся в ссылку. Из-за этого даже появилось такое расхожее выражение, как «жена декабриста», подразумевающее принесение себя в жертву ради любви к мужу. Однако это неправда – в ссылку уехало 135 декабристов, и лишь за пятью последовали их жены!

Софья, конечно же, с Голицыным в ссылку не поехала. И виной тому была отнюдь не она сама. Во-первых, им строжайше было запрещено не то что общаться, а даже переписываться. Голицыну, кстати, как раз ставили в вину то, что он в первой ссылке имел сношения с Софьей. Во-вторых, Софья в Новодевичьем монастыре тоже пребывала под надзором. Она проживала в отдельной келье, имела женскую прислугу, могла общаться с приезжавшими к ней сестрами. Еда у нее была с царского стола, в общем, жизнь у нее была довольно комфортной. Все это претило характеру деятельной и энергичной женщины, но поделать с этим она ничего не могла.

Все изменилось через 9 лет, в 1698 году. В этом году опять взбунтовались стрельцы. Петр учинил сыск над ними и жестокую расправу. Софью обвинили в том, что она якобы писала стрельцам «призывные письма», а они составляли ей челобитные с просьбой прийти на царство. Петр лично допрашивал свою сводную сестру, она все отрицала. Софья уже смирилась со своей участью и ни на что не претендовала. Обвинение было ложным. Наконец, в декабре 1698 года над Софьей был устроен суд. Петр обошелся с ней довольно мягко, а мог и голову отрубить, но решил напоследок поиздеваться. Через десять дней ее постригли в монахини под новым именем Сусанна. Под окнами кельи Софьи были повешены 195 стрельцов, причем трое из них с привязанными к их рукам теми самыми «челобитными» к Софье. Целых пять месяцев висели, раскачиваясь на ветру, разлагающиеся трупы. Пять месяцев бывшая царевна с ужасом смотрела на них и вдыхала трупный запах. Фактически, Софья находилась в монастыре под арестом и строгой охраной. Так провела остаток своей жизни, еще долгих 6 лет, бывшая правительница России. Она умерла в 1704 году, перед смертью приняв схиму под своим прежним именем – Софья. Ей было всего 47 лет.

Вспоминала ли она во время своего заточения о «свете моем» Василии Голицыне? Хочется верить, что вспоминала. Вспоминала его поцелуи, его ласки, его объятия…

Так трагически закончилась история любви этих двух великих людей – Софьи Романовой и Василия Голицына.

14 марта 1719 года в Петербурге при стечении большого количества народу Мария Гамильтон взошла на эшафот, где ее уже ждала плаха и стоял палач с топором. На церемонии казни своей бывшей любовницы присутствовал сам Петр I. Он участливо простился с осужденной на смерть, поцеловал ее, попросил молиться за всех грешных, остающихся на земле. Поднимаясь по ступенькам, Мария от страха пошатнулась и чуть не потеряла сознание, но царь заботливо поддержал ее под руку и помог сделать последний шаг к смерти. Палач грубо схватил ее за волосы, заставил опуститься на колени, положить голову на плаху и взмахнул топором. Раздался глухой удар, толпа ахнула, и голова Марии упала на сырые доски эшафота. Петр I широкими шагами подошел к ней, наклонился, схватил за испачканные кровью волосы, поднял и крепко поцеловал в мертвые губы! Потом он показал голову застывшим от ужаса собравшимся и прочел лекцию по анатомии, большим знатоком которой он был, называя по латыни все затронутые при отсечении позвонки. По свидетельствам очевидцев, после этого Государь небрежно бросил голову в грязь, размашисто перекрестился и ушел, бросив через плечо: «В кунсткамеру!»

Прежде чем приступить к рассказу о следующем герое нашего повествования, Петре I, нужно определить, к какой главе нам отнести этот рассказ. Поскольку данная глава называется «Эпоха царей», то, значит, и включать в себя она должна этюды только о царях. Однако Петр I сначала, в 1682–1721 годах, был царем и только затем стал императором и был им до самой своей кончины в 1725 году. Арифметика тут простая: 39 лет царствования против четырех лет императорствования, если можно так сказать. Так что с полным основанием Петра I будем считать царем.

О реформах Петра мы тоже говорить не будем, так как данный сюжет не является темой нашего рассказа. Скажем лишь, что, согласно устоявшемуся мнению, а вернее, распространенной пропаганде, все преобразования Петра являются прогрессивными и передовыми, а до него Русь якобы была каким-то замшелым и отсталым средневековым царством. Факты, впрочем, говорят от обратном: Петр I не придумал решительно ничего нового, и все его реформы – лишь уродливо искаженные, гипертрофированные и весьма бездарные продолжения тех процессов, которые начались задолго до него.

А. С. Пушкин говорил о Петре, что все его указы «как будто писаны кнутом».

Лев Толстой, сначала почитавший Петра, задумав написать о нем роман и начав собирать материалы, позже выразился так: «Был осатанелый зверь… великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца… забыть про это, а не памятники ставить!»

«Дракон Московский» – именно так сказал о нем М. А. Булгаков.