Пока шла война, эти денежные премии были соблазнительно высоки: ходили слухи, что простой юнга, получавший на корабле меньше всех, часто в результате одной удачной экспедиции зарабатывал больше, чем другие за многие годы королевской службы.

Элизабет вспомнила все предупреждения Томаса Пен-рифа относительно повстанческих кораблей, которые «прочесывают моря». Тогда эта угроза казалась ей такой далекой и нереальной, что о ней не стоило даже и думать. Но теперь, когда густой туман окутывал корабль со всех сторон, как одеяло, Элизабет замирала от страха, особенно после случайно вырвавшихся слов капитана Милза. Она пыталась представить себе, какие причины заставили его чувствовать грозящую им опасность.

Но ее мысли внезапно были прерваны шумом драки, начавшейся на палубе неподалеку от них. Капитан Милз, разумеется, тоже все слышал и обернулся.

— Что случилось? — рявкнул он, сжимая кулаки, в то время как Элизабет еще только пыталась разглядеть разворачивающуюся перед ней картину.

К ним приближался Хокинс, таща за собой Генри, которому он изо всех сил сжимал горло своими цепкими пальцами. Генри бешено сопротивлялся, на его лице во многих местах проступили красные пятна — следы ударов.

— Я ничего не сделал! — кричал он сдавленным голосом, когда казначей наконец приволок его и поставил перед капитаном. — Я не виноват! Я не виноват!

— Капитан, я поймал этого гнусного крысенка в тот момент, когда он запускал свои когти в хранящуюся на складе провизию, — удовлетворенно провозгласил Хокинс. — Я застал его, когда он воровал лимонный сок, очевидно, радуясь при этом, что мы все из-за него получим уменьшенную порцию. — При этом пальцы Хокинса все еще продолжали сжимать горло мальчика. — Да-да, все именно так и было, мерзкий крысенок!

Генри завизжал от боли, а Элизабет в ужасе замерла.

— Хорошо, — строго скомандовал капитан Милз, — довольно. Освободи его, Хокинс.

Генри рухнул на пол, как только казначей разжал свои пальцы, и Элизабет тут же заботливо склонилась над мальчиком, пытаясь ласковыми словами привести его в чувство. Сверкая глазами, она обратилась к Хокинсу:

— К вашему сведению, мистер Хокинс, Генри взял лимонный сок для меня. Еще за завтраком он мне сказал, что капитан Милз распорядился увеличить мою порцию, считая, очевидно, что у меня сопротивляемость цинге ниже, чем у других, более приспособленных к морским путешествиям. — Элизабет на мгновение замолчала. — Генри наверняка собирался отдать мне этот сок за обедом, — продолжала она в бешенстве. — Может быть, вы имеете какие-нибудь возражения?

Слушая ее пламенную речь, Хокинс хмурился, и в его глазах появилось выражение ядовитой злости. Он облизал губы и в растерянности смотрел то на Элизабет, то на капитана, который неодобрительно взирал на все происходящее, расставив ноги и уперев руки в бока.

— Ну так что, Хокинс? — сухо и требовательно обратился к нему капитан.

Хокинс прочистил горло.

— Я этого не знал, сэр, — не очень убедительно произнес он.

— Теперь знаете, — жестко отрезал капитан. — Мальчик следовал моим указаниям. Однако, — тут он сделал паузу и принялся проницательно изучать казначея своими голубыми глазами, — даже если бы юнга что-нибудь украл, у вас не было никаких полномочий его наказывать. Вы должны были отправить мальчика прямо ко мне.

— Но я так и сделал, капитан! — запротестовал Хокинс. Его лицо раскраснелось от возмущения. — Я как раз отправил его прямо к вам!

— После того, как избили до полусмерти и едва не вышибли из него всю душу. Я капитан корабля, Хокинс, я здесь решаю, кто из моей команды должен быть наказан, a кто нет, и не желаю, чтобы вы или кто-нибудь еще присваивали себе мои полномочия! — Его голос, исполненный гнева и раздражения, рокотал по всей палубе. — Вам ясно?

— Да, сэр, — произнес Хокинс, почти не разжимая губ, и посмотрел на Генри, который с помощью Элизабет пытался встать.

В глазах казначея Элизабет увидела настоящую ненависть, причем ей показалось, что ненавидел он не только мальчика, но и ее. Она вся съежилась. «Почему?» — спрашивала Элизабет себя. Неужели потому, что сейчас одержала над ним победу? Нет, глубоко в душе она чувствовала, что дело совсем не в том. Элизабет оказалась свидетелем его унижения, и этого он ей не простит. Хокинс был очень тщеславным человеком и не любил получать выговоров, особенно когда при этом присутствовала женщина. Она подозревала, что он никогда не простит ни ее, ни капитана, ни мальчика за свое сегодняшнее унижение; обязательно захочет отомстить, возможно, не капитану Милзу, но уж, во всяком случае, ей, или Генри, или им обоим. Теперь они станут объектами его мести. Более чем когда-либо она поняла, что этого человека следует избегать.

— Можете идти, — кивнул в его сторону капитан Милз. Хокинс отсалютовал, бросив напоследок уничтожающий взгляд на Элизабет, и удалился. Капитан тем временем обратил внимание на Генри, который с трудом пытался подняться на ноги.

— С тобой все в порядке, мальчик?

— Да, сэр, — его голос звучал слабо, и Элизабет заметила, что он пытается скрыть слезы.

— Капитан, — произнесла она быстро, — разрешите Генри, прежде чем он снова примется за выполнение своих обязанностей, отдохнуть немного в моей каюте. Он ведь скоро должен принести мне еду и, если можно, пусть захватит с собой собственный обед. Может быть, сегодня ему будет позволено поесть у меня? — она умоляюще посмотрела на капитана. Тот утвердительно кивнул.

— Хорошо, мисс. В таком состоянии от него все равно мало пользы. — Он ласково улыбнулся Генри. — Эй, парень, приходи в себя. Мисс Трент присмотрит за тобой, а потом можешь снова приступить к работе. — Потом повернулся к Элизабет. — Всего хорошего, мисс. И не забудьте, пожалуйста, вашу дополнительную порцию лимонного сока!

Он поклонился и пошел от нее прочь, попутно отдавая приказания матросам, которые, разинув рот, глазели на то, что происходит на палубе. Услышав приказания, они вдруг почувствовали прилив активности и бросились их выполнять, совершенно не желая оказаться на месте злополучного казначея.

Элизабет между тем привела Генри в свою каюту, бережно усадила на кровать, смочила платок в холодной воде и начала поочередно прикладывать его к многочисленным синякам. Лицо мальчика распухло и, как ей казалось, сильно болело.

— Все будет хорошо, — приговаривала она, чтобы ободрить Генри, потому что слезы все еще продолжали течь по его бледным щекам. — Этот человек больше никогда не посмеет тронуть тебя даже пальцем!

— Я… я боюсь, — пролепетал он, безуспешно пытаясь побороть слезы. — Теперь он обязательно сделает что-нибудь страшное!

— Ты слышал, что сказал капитан? — напомнила ему Элизабет. — Поверь мне, он теперь даже пальцем тебя не тронет!

В его больших детских глазах промелькнуло удивление.

— Неужели вы действительно так думаете, мисс?

Она улыбнулась.