— Назовите пароль, — строго сказал я, и мы оба расхохотались.

— Теперь вы Евгений?

— Точно, а ты — Костя… — в учебке он, если я не ошибаюсь, был Антоном.

— Совершенно верно, к вашим услугам.

— Стыдно мне за тебя, Константин, — горько молвил я, — не вышло из тебя разведчика. Работой не занимаешься, весь по уши в каком-то бизнесе. Вот, и резидент тобой недоволен. Так и сказал, мутный, мол, Константин парень.

— Это точно, — согласился он, — я такой.

— Да уж. Ладно, давай, рассказывай.

— С чего начинать?

— С обстановки в резидентуре.

— Болото. Боцман наш, ничего не скажу, мужик правильный… — если флотского офицера подчиненные называют боцманом, значит он действительно не сволочь. В противном случае, подобрали бы другое погоняло, например, «Кнехт обоссаный» или еще что.

— Но?

— Скучно здесь, вот, он и задремал чуток.

— Решил его взбодрить?

— Вы это о чем?

— О «клопах». Твоя работа?

— Был приказ, — он ткнул пальцем в крышу авто, — устроить небольшую встряску. Я и устроил, только…

— Только, что?

— Один из клопов всадили еще до меня.

— Где?

— В его рабочем кабинете на втором этаже.

— Красиво, блин, живете.

— Не то слово, — вздохнул он, — боюсь, он на меня подумал. Уж больно ему мой бизнес не нравится.

— Кстати, как успехи?

— Весь этот е…й бизнес… — он выматерился, чуть слышно, но с большим чувством, — достал уже!

— Что так?

— Вы как относитесь к селедке?

— В целом положительно, особенно, ежели с лучком, да под водочку.

— Вот, и я раньше положительно, а теперь… — он опять вздохнул. — Мне приказали поработать на одну московскую фирму. Вот, и тружусь как проклятый, занимаюсь закупками.

— Чего?

— Рыбы, что здесь еще можно закупать.

— И, как?

— Успешно, — он опять выдал несколько слов, совершенно не достойных российского военного разведчика. — Селедка соленая, селедка копченая, она же маринованная. Жареная, блин, вареная, засахаренная, на хрен, с марципанами!

— Успокойся.

— Извините, сэнсэй, просто наболело. Все переговоры исключительно в рыбных ресторанах. Не успеешь сесть за стол, как ставят перед носом целый тазик с этой самой, блядь, селедкой. Кушайте, говорят, вер са венлиг (датск. — пожалуйста)…

— Кушаешь?

— А что делать? — скорбно ответил он. — Иначе обиды до потолка, как же можно не любить нашу селедочку? — резанул себя ладонью по горлу. — Вот, где она у меня. Пельменей хочу!

— Грустно, — посочувствовал я, — а мандарины закупать не пробовал?

— Не растут.

— Ладно, считай, что я тебя пожалел. Вернемся к нашим баранам. О резиденте ты уже сказал. Что по остальным?

— Два папенькиных сынка. Пьют, таскаются по бабам, бьют балду и ждут повышения.

— Дальше.

— Парочка молодых, только после академии. Первый раз за кордоном, все в новинку. Ни хрена, естественно, не умеют и не очень-то хотят научиться.

— Остается еще один.

— Капитан Андрейко, он же Славик.

— Что скажешь?

— Старательный, толковый, инициативный — начал перечислять он. — Меня, кстати, презирает.

— Явно?

— Нет, что вы. Просто, я чувствую.

— Молодец, давай дальше.

— Понимаете, сэнсэй, — он замялся, — не хочется говорить о человеке дурно, тем более что и фактов-то нет, просто…

— Рожай.

— Наш Боцман часто вслух страдает по утраченной империи, особенно, если выпьет.

— Интересно.

— Обидно ему, видите ли, раньше, мол, была великая держава, а сейчас… А Славик очень искренне ему подпевает. Можно сказать, тоскует навзрыд по былому величию, которого сам толком-то и не помнит.

— Мне тоже обидно, что с того?

— Вы об этом не кричите.

— Логично, — мы замолчали.

Миновали поворот на аэропорт и вскоре въехали на мост.

— Куда это мы, Костя?

— В Швецию, здесь рядом.

— Приехали… — окраина Мальме, где мы очутились, живо напомнила о родном отечестве: обшарпанные дома, мусор на тротуарах, общая заплеванность. Показалось даже, что кто-то неподалеку изящно выразился на родном и великом. А, может, и не показалось.

— Ничего себе.

— Именно так, сэнсэй. Раньше, говорят, был вполне приличный район, а сейчас здесь живут в основном иммигранты. Арабы, негры, sorry, афроскандинавы, албанцы, наши бывшие.

— То-то мне мат послышался.

— Вон тот дом, — он указал на пятиэтажку метрах в пятидесяти, — второй подъезд, третий этаж, квартира семь «В», — залез в бардачок и извлек оттуда складную дубинку, — пошли.

— Рация есть?

— Целых две.

— Тогда давай одну. Я схожу сам, а ты побудь в машине, а то еще угонят чего доброго.

— Здесь это запросто, — он протянул мне ключи и прямоугольную пластмассовую коробку.

— Не спишь, — я сунул рацию в карман куртки, — смотришь по сторонам. Если, что, дашь знать.

— Сэнсэй.

— Что?

— Возьмите, — извлек из кармана дубинку и передал мне, — не помешает.

— А ты как же?

— У меня есть монтировка.

Две потертые личности на скамеечке перед подъездом лакировали пивком что-то более крепкое, третий дремал, сидя. Когда я проходил мимо, никто даже не посмотрел вслед, больно я им был нужен. Сжав в кулаке дубинку, шагнул вовнутрь, поднялся по заплеванным ступенькам на этаж, надел перчатки, открыл дверь и вошел. Остановился в прихожей и замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Потом запер за собой дверь и приступил к работе…

Константин выбросил окурок в окно и завел мотор.

— Как успехи?

— Никак. Сколько ты снял квартир под ту операцию?

— Три.

— Встречался с тем опером?

— Пару раз всего.

— Впечатление?

— Ник, — серьезный мужик. Я даже сначала подумал, что из наших, в смысле, из притворщиков…

— Объясни.

— Правдоподобен в образе. Такой, знаете ли, ботаник, маленький, пухлый и боится всех, кто выше ростом.